Но он тоже не сводил глаз с машины, и мне каким-то образом показалось, что он знает, чья она. И что он меня увидел.
— Куда ты смотришь? — поинтересовалась Рене.
Я покачала головой.
— Я свожу тебя домой, как только Рон разрешит, — пообещала она, а я задумалась о том, почему она раньше никогда к нам не приезжала. Бабушка никогда не ездила в лес даже до того, как они с папой перестали разговаривать.
Почему?
Я было открыла рот, чтобы спросить, но вдруг заметила в зеркале свои волосы. Посмотрела на кроваво-красные пряди и поняла, что они…
Светятся.
Насыщенным, ярко-кровавым светом.
Я сглотнула и убрала волосы за ухо. А когда мы приехали к Рене, поднялась в гостевую комнату, ставшую моей, взяла ножницы и обрезала покрасневшие пряди.
Я даже не посмотрела на них. Просто отрезала, как будто их там вообще и не было.
6
За ужином Рене, наверное, заметила, что я состригла волосы, но промолчала. Зато показала мне чертежи крыльца.
— Я и не знала, что ты настолько любишь лес, — заметила я. — Крыльцо окажется прямо среди деревьев.
Она грустно улыбнулась.
— Неужели ты сомневалась? — ответила она, и я подумала о всех тех годах, когда мы не разговаривали, когда при встрече я старалась делать вид, что она мне никто.
Я поняла, что делала ей этим больно. Наверное, я всегда это осознавала. Но когда у меня были мама с папой, свой знакомый и понятный мир, ничего не стоило не замечать этого.
А теперь я совсем запуталась.
— Я буду тебе помогать, если захочешь, — пообещала я, и Рене улыбнулась — по-настоящему — и напомнила мне папу, и у меня защипало глаза.
Я изо всех сил заморгала и уставилась на чертежи.
Попыталась представить себя на этом крыльце — я же теперь жила в ее доме.
Теперь это моя жизнь.
Я очень сильно скучала по родителям. Это была не боль. Нечто более сложное. Даже не тоска, не желание. Это была я. Чувство заполнило меня целиком, и я сказала, что устала и пойду спать. Но на самом деле я лежала в кровати без сна, в полном одиночестве.
— Эйвери, выйди на улицу, — услышала я мамин шепот.
Я, полусонная, села. Я уже почти погрузилась в сон, но не полностью: действительно ли я услышала ее голос? Или это было воспоминание?
Я закрыла глаза и стала думать о ней. О маме. О той ночи и о тьме, заменившей мои воспоминания.
Больше я ничего не слышала. Ничего не помнила.
Расстроенно я повернулась на бок, а потом встала и открыла окно. Слушала звуки ночи, которые привычно меня успокаивали. Издалека даже доносился тихий волчий вой. Дома я слышала его часто, иногда они выли так громко, что будили меня среди ночи. Я видела через занавески полную луну, и кожу на руках покалывало оттого, что волчья песнь словно заставляла луну пульсировать и сиять так же ярко, как солнце.
Волк — а он был всего один, тихонько подвывающий одиночка — снова закричал. Я посмотрела на лунный диск и попыталась снова вернуться к событиям той ночи. Нырнуть в черную дыру в моей голове.
Но вместо этого мне вспомнился лес. Наш лес, в который я не могла вернуться. Мне ведь не разрешали даже ходить домой.
Снова раздался волчий вой, на этот раз он звучал протяжнее и печальнее.
Я встала. Оделась, спустилась вниз по лестнице и вышла из дома. Вышла прямо в ночь, чувствуя холод и влагу травы даже через кеды. Когда я отошла подальше от фонарей, звезды засверкали ярче, почти как у нас дома.
Я посмотрела на лес, на темные деревья. И без каких-либо колебаний пошла туда.
Туда, куда мне хотелось.
7
В лесу оказалось прохладнее, чем во дворе у Рене, а под пологом деревьев было еще и совсем темно, но меня это не смущало. Я знала, что так будет. Я хорошо знала лес.
Я села у дерева и посмотрела на небо. В нем ярко светили звезды, мерцал Млечный Путь.
В детстве я боялась только одного. Того, что меня заберут на небо, туда, наверх, что все эти яркие звезды, о которых мне рассказывали мама с папой, захотят украсть меня у них, из леса, который держал меня довольно крепко.
А теперь мне хотелось, чтобы звезды забрали меня к себе. Чтобы они поглотили меня. Утащили наверх. Хотелось увидеть…
Снова увидеть маму с папой.
Я отвернулась от звезд и посмотрела на деревья, представила, как отсюда можно дойти до дома. Путь недолгий. Я легко бы туда добралась.
Я могла бы оказаться дома, в своей комнате.
Но там никого нет.
Я закрыла глаза, потому что мне померещился запах крови, и увидела серебристый свет, такой яркий, такой необычный и…
Снова завыл волк. Он уже подобрался ближе, и я, вздрогнув, открыла глаза.
О волках в Вудлейке сочиняли всякие сказки. Как и обо всем остальном. В основе всех небылиц лежала басня о том, что город вообще был построен, потому что первые поселенцы заключили с волками договор, согласно которому люди должны были отправить им в лес невест. Волки в этой легенде, естественно, были не обычными животными. Они могли принимать человечье обличье. И сами отчасти являлись людьми.
В старину, когда шерифом был еще прапрадед Рона, на них сваливали некоторые преступления. В Вудлейке никогда не любили разбираться с такими вещами — как говорил отец, правда на самом деле менее интересна, чем легенды.
Я услышала шорох: через лес кто-то пробирался.
Мне следовало бы подняться, но я так удивилась, услышав, что рядом еще кто-то есть, что не встала. В такое время суток по этой части леса никто никогда не ходил, кроме меня и моих родителей. Сколько раз мы гуляли в лесу ночью, но ни разу там никого не видели, даже Тантосов. Так что я осталась сидеть на месте, ожидая увидеть кролика или, может, оленя.
Но меж двух деревьев я увидела Бена Дьюзика. В лунном свете его кожа казалась очень бледной.
В сиянии луны он показался мне еще красивее, чем раньше. Хотя такого я даже представить не могла.
А я сидела, прижавшись к дереву, в старой майке, спортивных штанах и поношенных кедах. Среди ночи-то. Мне не хотелось, чтобы он меня увидел. Не в таком виде. Мне хотелось побыть одной.
Но я не могла отвести от него взгляд. Не потому, что он был очень красивым, а потому, что он тоже явно хорошо знал лес.
Он двигался легко, аккуратно раздвигая ветки, которые я бы непременно задела, а потом замер. И повернулся ко мне.
Было темно. Луна была не полная, волосы у меня — темные, и я сидела под деревом, скрытая в его ветвях. Он не мог меня заметить. Не мог.
