Мать настоятельница так пока и не придумала, куда пристроить игуану, так что на данном этапе та проводила дни прямо во дворе, флегматично пожевывая то специально доставленную для нее пищу, то растущую возле здания монастыря растительность. Сейчас она просто лежала посреди двора и млела на выглянувшем из-за облаков солнышке. Лизетта стояла рядом и пристально ее разглядывала. По большей части наклонившись. Потом произошло и вовсе странное: монахиня легла рядом с животным, растянулась на земле и стала рассматривать игуану с такого своеобразного ракурса. Поняв, что за важное дело заставило девушку задержаться, я закрыла лицо руками и расхохоталась. Лизетта все-таки вознамерилась выяснить, кого подарили матери настоятельнице: самку или самца.
Приготовить большую порцию снотворного не составило труда. От забинтовывавших мои руки тряпиц была двойная польза: они не только скрывали следы от кандалов, но и позволили мне пронести на территорию монастыря листья одного редкого растения, которые вручила мне Хелена. Если подобные травы и можно было добыть на территории монастыря, то только у целительниц, и я, как новенькая, доступа к ним не получила бы еще очень долго.
Для того чтобы превратить листья в сильнодействующее снотворное, требовалось еще несколько ингредиентов, но все они были сами по себе совершенно безвредны и имелись в изобилии на любой кухне. В итоге я получила внушительное количество бесцветного и почти не ощутимого на вкус порошка, которым осторожно приправила разлитую по кувшинам воду. Я не могла точно знать, что именно будут есть бдящие за Антонией монахини и из которого кувшина станут пить, поэтому решила действовать наверняка. Добавила снотворное во все кувшины, предназначавшиеся для трапезы, а также в те, которые монахини, жившие в нужной мне части монастыря, забирали в свои кельи. Ясное дело, это не давало мне гарантии, что в сон погрузятся решительно все и вскоре после вечерней трапезы половина монастыря окажется так-таки вымершей. Кто-то мог и воздержаться от питья, а чей-то организм мог оказаться невосприимчив к добавленному мною порошку. К примеру, человек, регулярно принимающий подобное снотворное, не заснул бы от маленькой дозы в силу привычки. Однако мне и не требовался столь глобальный результат. Побег я запланировала на одиннадцать часов вечера – это оставляло достаточно времени, чтобы все или почти все отпили из кувшинов и чтобы снотворное успело подействовать, – а в столь поздний час в монастыре, как правило, почти все спали и без помощи лекарств. Ну а если где-нибудь по дороге попадутся одна-две монахини, с такой помехой уж как-нибудь придется справиться самостоятельно.
Антонию я заранее предупредила, чтобы свежую воду она этим вечером не пила. В нашу же келью я самолично поставила кувшин с обычной водой – на всякий случай. Было бы странно, если бы я отказалась пить то же, что и мои соседки.
Мелани мирно посапывала в своей кровати, а вот Лизетта никак не ложилась. Все вспоминала подробности очередного утреннего визита Теда. Впрочем, я рассудила, что вряд ли она станет чинить мне препятствия. Так что просто потихоньку собралась, благо это было несложно. Заткнула за пояс нож, который тайком принесла из кухни, набросила на плечи плащ, спрятала под него моток припасенной на всякий случай веревки. И только тут заметила, что Лизетта перестала вдохновенно болтать и очень внимательно следит за моими приготовлениями.
– Ты уходишь из монастыря?
Ее взгляд был неожиданно проницательным.
Я кивнула.
– Да, Лизетта. Я должна уйти. У меня было одно дело, но теперь оно закончено… почти закончено.
Я пристально следила за реакцией девушки. Вдруг меня ждет сюрприз и теперь она поднимет шум? Впрочем, такой расклад представлялся весьма маловероятным.
Монахиня с сожалением вздохнула и понимающе улыбнулась.
– Что ж, хорошо тебя понимаю. Действительно, что здесь делать такой, как ты? Жалко, конечно, что ты уходишь, с Мелани ведь и не поговоришь толком. Но ты права. Желаю тебе удачи.
Я остановилась у двери и прикусила губу. Нельзя, нельзя идти на поводу у эмоций. У тебя здесь слишком важное дело, ты не можешь распыляться и ставить все под угрозу из-за одной недовольной жизнью монахини. Не собираешься же ты, в самом деле, облагодетельствовать всех в этом монастыре!
Вздохнув, я подняла глаза на Лизетту.
– Хочешь уйти со мной? – спросила я. – Я смогу увезти тебя отсюда. Но уходить надо тихо и прямо сейчас.
Лизетта смотрела на меня в растерянности. Ее руки безвольно повисли, а ноги сами собой сделали шаг назад. Наконец она покачала головой.
– Нет. Нет. – Во второй раз это слово было произнесено значительно более решительно. – Я… не представляю, как стану жить там, за стенами. Я не смогу. Не сумею. А здесь я как-то привыкла. Приспособилась. Выбегаю иногда прогуляться – и вроде бы все совсем не так плохо. Нет, уж лучше я останусь. – Она неуверенно улыбнулась. – А ты иди.
На уговоры у меня уж точно времени не было.
– Ну как знаешь.
Бросив на нее последний взгляд, я вышла из кельи и тихо закрыла за собой дверь. После чего устремилась к комнате, в которой держали Антонию.
О том, что моя затея сработала и охранница спит, я узнала, еще когда поднималась по лестнице. Храп был настолько громким, что я даже забеспокоилась, как бы она не разбудила соседок – невзирая на то, что те тоже получили свою дозу снотворного. Я присела возле охранницы на корточки, присмотрелась, прислушалась к дыханию. Спит как убитая. Осторожно забрав у монахини ключ, я отперла дверь.
Антония уже стояла наготове. Когда я вошла, она бросила взволнованный взгляд в сторону двери, туда, где ожидала увидеть охрану.
– Все в порядке, – ободряюще кивнула я. – Вещи есть?
– Все при мне, – ответила девушка, почему-то приложив руку к шее.
Видимо прятала под одеждой какой-то ценный для нее предмет, возможно, медальон.
– Тогда быстрее.
Я шагнула к выходу, но остановилась, услышав неожиданно резкий ответ:
– Нет.
Я обернулась, изумленно изогнув бровь.
– Нет? – переспросила я.
Что ж такое, никто, кроме меня, не рвется сегодня покинуть монастырь!
– Не так сразу. – Антония изо всех сил старалась выглядеть и говорить уверенно, хотя пальцы, которые она прятала под плащом, легонько тряслись. – Сначала я задам тебе несколько вопросов.
– Так почему бы не задать их по дороге? – раздраженно спросила я, прислушиваясь к происходящему в коридоре.
Пока тихо – если, конечно, не считать храп.
– Потому что я не пойду с тобой до тех пор, пока не узнаю, кто ты такая.
Губы решительно сжаты, глаза сверкают на фоне белого как полотно лица.
– Предпочитаешь остаться здесь? – осведомилась я.
Совсем не детский смешок.
– Все зависит от того, куда меня собираешься увести ты.
