Полис-Айленд поражал красотой. Если и прятаться где-то от мира, то почему бы не здесь. Дом Паттерсонов стоял последним в ряду вдоль дороги, что тянулась по берегу и заканчивалась небольшой парковкой. Бухта имела форму полумесяца, словно песчаный пляж обнимал Океан. Я бы не удивилась, если так и было. Да, я тяжело привыкала к отведенной мне судьбе, но остальной мир ликовал от Ее присутствия.
Маленькая, уединенная бухта в это время года была почти пуста. Иногда ночью в дюнах останавливалась машина с молодой парой. Они гасили огни, и окна потели изнутри.
Я ревновала.
Однажды ночью, после целого дня, проведенного в борьбе со злостью на себя, на Океан, снова появились подростки и несколько часов целовались в своих машинах. Я была так расстроена, так завидовала, что едва удержалась от желания подкрасться поближе и заговорить, лишь бы избавиться от них. К счастью, здравый смысл остановил меня. Я бы не смогла жить после такого поступка. Это был долгий год, и некоторые дни выдавались очень тяжелыми.
Мне до боли хотелось, чтобы меня любили. Это было самое сильное желание, которое я испытала до превращения в сирену, и оно осталось со мной. Не знаю, чего хотела Эйслинг, но Миака всегда мечтала творить. И сейчас она получила возможность воплотить все свои идеи. А Мэрилин хотела измениться и вырасти из роли страдающей от измены девушки, и она полностью достигла своей цели. Многие детали из нашего прошлого исчезают, и никакая сила не может их удержать – словно ветерок, они выскальзывают из рук. Но самое главное остается, прячется глубоко внутри, разрастается, от чего болит и страдает сердце.
Так что когда в дюнах появлялись автомобили, их приезд отдавался у меня в груди физической болью. Я понимала, что целующиеся на заднем сиденье подростки вряд ли охвачены настоящей любовью. Но их страсть была намного сильнее, чем те чувства, в которые иногда с годами превращается любовь. Я уже видела подобные сцены: мужчины и женщины за обеденным столом, разделенные стеной тишины, будто незнакомцы. Видя, как свободно ведет себя молодежь, я подозревала, что они правы. Но если говорить начистоту, я бы не отказалась и от второго варианта.
Подростки стали лишь одной из многих причин, досаждавших мне в тот год моего заключения. В мире, где я выросла, я уже стояла на пороге замужней жизни. А потом возникла пауза длиной в столетие, и все это время я ожидала несбывшегося.
Но гораздо больше меня беспокоила растущая депрессия. Поступок Ифамы заставил меня сомневаться в собственных решениях. И все же я знала, что единственный выход для меня – это ждать. Надо обязательно поговорить с Океан. И на сей раз разговор пройдет по-другому. Мы поговорим о личном. А что, если Она устала? Или занята? Или я Ей просто не нравлюсь? У меня не было причин считать иначе.
В конце концов, после месяцев ожидания, когда я полностью смирилась с возможностью, что Она просто не захочет меня видеть, я сошла к берегу. День выдался пасмурный, и вокруг никого не было. Да мы и так не будем говорить вслух.
Хотя Она, по сути, пребывала во всем вокруг, чтобы поговорить с Ней, мне требовалось находиться в воде. Намокнуть под дождем. Зайти в реку. Даже глубокая лужа могла помочь. Вода в раковине и душе не подходила – она текла по трубам, изолированно. Только органические воплощения Океан были связаны вместе. А нам предстоял серьезный разговор, и я хотела быть поближе к источнику силы.
Я неглубоко, по щиколотку, зашла в воду.
Привет. Даже в голове мой голос звучал до глупости робко.
Да. Она меня слушала.
Я хотела сказать… Нет, все в порядке. Просто… мы можем поговорить?
Она пришла в восторг. Я не ожидала подобной реакции. Оказывается, никто не разговаривал с Ней после ухода Мэрилин. Мне и в голову не пришло, что Ей одиноко и Она тоже чувствует себя заброшенной. Часть моих волнений растаяла, хотя и не все.
Как Ты?
Я ощущала Ее счастье. Обычно в Ее присутствии меня настолько поглощали собственные чувства, что я не замечала, как начинаю ощущать Ее, стоит чуть расслабиться. Она обрадовалась, что я беспокоюсь о Ней. Никто не задумывался, как Она себя чувствует. Океан ответила, что все хорошо и надеется, что наши услуги не понадобятся Ей еще несколько месяцев.
Хорошо. Спасибо за предупреждение. Слова смешались у меня в голове. Послушай… Возможно, я переступлю черту, но я хотела поговорить о том, как мы живем, как Ты живешь. Можно?
Она спросила, трудно ли мне.
Да. Я расплакалась.
Не я первая и не я последняя. Океан заверила, что я могу спрашивать о чем угодно. Я постаралась успокоиться и только тогда заговорила.
Как все началось? Такая жизнь?
Она извинилась, но отказалась отвечать. Некоторые вопросы Она предпочитала держать в себе.
Понимаю. А сирены были с самого начала?
Нет, но Она не хотела распространяться и на эту тему.
Сколько нас уже было?
Двести шестьдесят восемь, если считать нас троих и тех, кто решил уйти, не дождавшись окончания службы, как Ифама. Не знаю, случайно или нет, но Она подтолкнула наш разговор в нужном мне направлении.
Многие решили уйти раньше времени?
Нет, не многие. Конечно, мало кого из сирен полностью устраивала их жизнь, но большинство девушек терпели до конца, чтобы получить второй шанс.
А почему так долго? Сто лет – очень долгий срок…
Так и есть. Столетний срок был выбран для удобства. Чем дольше служат девушки, тем меньше их нужно. А чем меньше сирен, тем меньше шансов, что кто-то узнает о Ее диете. А если до людей дойдут слухи, случится паника либо они полностью изолируются от Океан, что приведет к катастрофе. К тому же сиренам нужно время, чтобы привыкнуть к новой жизни. Если отпускать их слишком рано, они толком ничему не научатся, а значит, будут представлять опасность для людей.
Я не ожидала, что Ее причины настолько бескорыстны. Она всего лишь хотела не допустить оплошностей.
Твоя диета… Как ты к ней относишься?
Объяснение получилось сложным. Ей не нравилось причинять боль людям, ведь цель Ее существования – служить им. Порой Ей казалось, что Ее недостаточно ценят, но, с другой стороны, как отблагодарить Океан? Часто Она страдала оттого, что приходится убивать людей с целью в итоге спасти их. Словно разбить камень, чтобы он остался целым, разве не глупо? Но единственным выходом было саморазрушение – стоячие воды, неспособные произвести ни ветер, ни дождь, ни течение, – смерть морской фауны, а затем и всего живого на земле. Разве так страшно забирать жизни сотни людей в год, чтобы миллиарды могли выжить?
Как ты относишься ко мне? То есть ко всем нам?
Она не поняла.
Я хочу сказать, вот мы нужны Тебе, чтобы…
