Со стороны могло показаться, что британцы намерены выжечь все северное побережье, от Шербура до Дюнкерка. Но если бы некий всевидящий наблюдатель смог разобраться в хаосе титанической битвы и отделить истинные мишени от ложных и случайных, то он сразу отметил бы настоящую цель 'Якоря'. Таковыми стали порты, разгрузочные сооружения, ремонтные базы, главные наземные развязки, которые питали морские терминалы. И, конечно, корабельные стоянки, не чисто военные, эти штурмовать было слишком затратно, но все остальные сколь-нибудь значимые скопления кораблей получили свое. Досталось и Норвегии, но за эти действия отвечала отдельная группа.
Даже дезорганизованный Воздушный Фронт был слишком велик и опасен, чтобы сдаться и позволить врагу захватить полное господство в небе. Восходящее солнце, наливающееся дневной желтизной, скрывалось за дымами сбитых самолетов. Десятки серо-черных следов перекрещивали синее небо, сплетаясь с огненными трассами сотен пулеметных и пушечных очередей.
КВВС и Фронт никогда не сходились лицом к лицу, в полной силе, ранее они действовали отдельными частями. И сейчас два гиганта отчаянно сражались, меча друг в друга серебристые силуэты самолетов, бичуя снарядами, поражая бомбами и ракетами. Немецкие перехватчики и советские тяжелые истребители бросались в атаку, идя в лобовую, подныривая под вражеский строй и пикируя сверху. Английские бомбардировщики и истребители прикрытия то и дело искрили яркими вспышками попаданий, горели, выпадали из строя. Пораженные машины разваливались прямо в воздухе, исчезали в лохматых клочьях взрывов или с замедленной, печальной предопределенностью планировали к земле.
Но силы одного из великанов уже были подорваны, хотя в то время мало кто это понимал. С каждым часом схватки Фронт терял организованность, до тех пор, пока каждый полк, каждая эскадрилья не стали сражаться уже только за себя и свой маленький кусочек неба. А англичане сохранили хоть какую-то управляемость и отчаянно напирали с силой и отчаянностью, какие могут быть только у того, кто сделал главную ставку, кинув на игральный стол все фишки и заложив собственную жизнь.
К полудню возможности КВВС окончательно исчерпались. Люди еще могли сражаться, но техника — уже нет. Понеся огромные потери, британские авиачасти возвращались на базы, преследуемые одиночными истребителями с континента. Воздушный Фронт полностью утратил боеспособность, расколотый, как ваза с причудливым и сложным орнаментом, которую одним движением смахнули на пол. Северное побережье Европы, где сходились основные морские коммуникации, порты и склады для будущего десанта, затянуло дымом многочисленных пожарищ.
* * *
Черчилль положил телефонную трубку, достал из коробки сигару, обрезал шапочку и чиркнул спичкой. Настоящей, правильной сигарной спичкой, чья длина ровно три целых и пятнадцать сотых дюйма. Или восемь сантиметров, если измерять в богомерзкой метрической системе. Настоящий ценитель не должен торопиться во время раскуривания, ведь срез должен затлеть равномерно по всей поверхности.
Сигарный дым слишком крепок, его не вдыхают, а набирают в рот и будто полощут слизистую оболочку. Черчилль шевельнул челюстью, смакуя сдержанный, суровый вкус настоящей 'La Aroma de Cuba'.
Через четверть часа автомобиль унесет его в штаб, где будет много, очень много забот. Но как известно, у победителей даже раны болят меньше. А они победили. Закончилась бессонная ночь, полная тревоги, надежд и потаенного страха неудачи. Сделана самая большая жертва, которую всевластный премьер когда-либо приносил ради страны и другого человека. Жертва, о которой мало кто узнает, и никто не оценит по достоинству.
'Мы победили. Снова, как ранее, как и впредь. Я победил' — подумал сэр Уинстон, вновь затягиваясь сигарой.
Глава 23
— Итак, товарищи…
Сталин прошелся вдоль стола, мягко ступая ногами в коротких сапогах.
— Я бы сказал, что ситуация… очень… серьезная.
Обычно в этом кабинете собиралось не менее пяти-шести человек. Здесь, в большой комнате, за длинным узким столом, покрытым синеватого оттенка сукном, принимались коллегиальные решения по наиболее важным вопросам войны и мира. Но сегодня состав приглашенных был необычно мал и странен.
Прошло меньше суток после поражения Воздушного Фронта в битве за побережье. Точный ущерб уточнялся, сведения о потерях так же оставались расплывчатыми, главным образом из-за того, что многие машины совершили вынужденную посадку на чужих аэродромах, а то и в чистом поле. Однако даже самый завзятый оптимист уже не мог отрицать, что для описания случившегося самым точным определением является 'грандиозное поражение'.
Разумеется, как это всегда бывает после больших битв, вражеские потери оценивались в разы больше, нежели собственные. Если собрать все заявки и донесения, то выходило, что каждый самолет Королевских военно-воздушных сил, от тридцатитонных 'Стирлингов' до последнего 'Суордфиша' был сбит минимум дважды. Но в такие чудеса не верили и сами военные, а уж тем более — Сталин.
Помимо неописуемого урона для репутации, материальный ущерб так же превзошел все возможные пределы. Однако главная потеря измерялась не в сбитых самолетах, убитых пилотах, утопленных кораблях. Не в разочаровании всех союзников двух сильнейших коммунистических держав и не в ликовании их врагов. И даже не в миллионах человеко-часов, которые потребуются для восстановления портов, верфей, погрузочных комплексов и складов, для производства новых самолетов и тренировки летчиков.
Самое страшное заключалось в том, что англичане показали способность одним ударом вывести из строя всю транспортную систему побережья. То есть — подрубить корень возможной десантной операции, полностью прервав ее снабжение, превратив десантников в самую большую на свете орду военнопленных. И все это случилось на пике последовательного, хорошо подготовленного и очень дорогостоящего воздушного наступления СССР и Социальной Республики. Того самого наступления, которое как раз и должно было обескровить ВВС и экономику Британии, лишив ее возможности для любого масштабного и организованного сопротивления.
Это было даже не поражение. Это была катастрофа. И если отмену десанта осенью сорок третьего еще можно было замаскировать в стиле 'не очень то и хотелось', то погром, учиненный 'истощенными' КВВС в марте сорок четвертого, стал оглушительной и принародной пощечиной.
А дальше началось самое удивительное.
После событий такого масштаба и значимости Сталин сначала будто чего-то выжидал. И только на следующий день вызвал к себе всего трех человек — наркома обороны Жукова, начальника Генерального Штаба Шапошникова и наркома военного авиастроения Поликарпова.
Это могло означать все, что угодно, но самое вероятное — разнос и 'оргвыводы' для военных, которые всего месяц назад уверили Вождя, что план авиационного пресса и обескровливания английской экономики выполняется вполне успешно и приносит несомненный результат. Учитывая масштаб катастрофы, 'выводы' обещали стать очень неприятными.
