Тарас всё говорил и говорил, потихоньку-полегоньку продвигаясь вперед, поближе к лежащему на полу автомату. Володя наблюдал за ним, мысленно отмечая каждый шажок, и напряженно думал. "Так, ему только автомат нужен или он где-то на себе оружие прячет? Чем же всё-таки он нас гасить собрался? На ремне пусто. В карманах? Ну разве что нож. Да и то, перочинный, не больше. М-да… Выходит, все-таки автомат. Хорошо. Ждем. Зачем, кстати, Ольга руки ему опустить позволила? Тоже момента ждет, чтоб до конца раскрылся? Ладно, мешать не буду. Хотя по мне, лучше б его сразу шлепнуть. Либо связать для начала, а уж потом лясы точить…".
— Всё, Тарас. Хорош гнать пургу. Поговорили и будет, — Ольга прервала, наконец, поток словесного поноса, которым исходил заливавшийся соловьем особист. — Молодец. Всё, что нужно, я от тебя услышала. Антон! — крикнула она, не оборачиваясь. — Ты как, всё записал?
— Как в аптеке, — отозвался брат, щелкая тумблерами какого-то агрегата. — Чисто. На высшую меру, полагаю, потянет.
— Ну и хорошо, — удовлетворенно произнесла девушка, чуть приподнимая АПБ и нацеливая его прямо в лоб Тарасу. — Показания запротоколированы, свидетели присутствуют, кворум есть. Как раз тройка. А без адвоката мы как-нибудь обойдемся. Короче, слушайте приговор, гражданин Свиридяк Тарас Степанович.
— Ты чего, ты чего? — засуетился Свиридяк, разом потеряв весь свой гонор. — Ты чего несешь? Какая, на хрен, тройка? Лейтенант, ну хоть ты ей скажи, что нельзя так, б…!
— Два шага назад, гнида! — рявкнул лейтенант, глядя в мутные глаза бывшего особиста. Ему было противно, палец на спусковом крючке аж зудел. — И руками не маши, а то ведь не вытерплю — пристрелю до срока!
Тарас замолчал, перестал размахивать руками и сделал два мелких шажка назад. А затем как-то совсем обреченно сгорбился, наклонив голову и опустив глаза, по всей видимости, смирившись с предстоящим.
— Именем Союза… — начала зачитывать приговор Ольга, однако в этот момент сзади раздался встревоженный голос брата:
— Оль, там, кажется, едет кто-то. Мотоцикл, вроде.
— Что? Какой мотоцикл? — спросила девушка, не поворачиваясь.
— Сейчас-сейчас. Пойду гляну, — и в ту же секунду. — Что-о-о!?
Из-за ворот послышался какой-то приглушенный звук или возглас. И тут же тройной, с разрывом, сигнал системы оповещения. И сестра, и брат отреагировали моментально. Вместе. Синхронно. Одинаково:
— Дядя Сережа!!!
* * *
Короткий радостный вскрик разделил привычный лейтенанту мир напополам, на "до" и "после". Странным образом. Словно одно осталось снаружи, а другое насильно погрузили в воду, в глубь, в самую толщу.
Будто несущееся там галопом время здесь внезапно вытянулось в струну. Бесконечную, стонущую, гудящую обертонами. Как на сцене театра. На экране кино. В замедленной съёмке.
Картинка за картинкой. Отдельные сцены. Отдельные кадры. Отдельные звуки. Мазки.
Вот ошеломленная Ольга невольно оборачивается, приопуская оружие. Вот одновременно с ней поворачивает голову и сам лейтенант. На миг, на одно короткое мгновение. Но и этого оказывается достаточно. Достаточно для того, чтобы, вернувшись глазами к приговоренному, встретить не понуро опущенные плечи и лысеющую макушку, а злобный, полный лютой ненависти взгляд. И сдвоенный ствол, пялящийся на противника черными, похожими на змеиное украшение кольцами дульных срезов.
Оба выстрела звучат одновременно. Точнее, не звучат. Звук от маленького, почти игрушечного МСП напоминает всего лишь чирканье спички о коробок или шелест бумажного листа, а вот ТТ не слышно совсем. Ни щелчка, ни стука, ни грохота — указательный палец лейтенанта упирается в спусковой крючок, не в силах продавить, дожать его до конца. Увы, предохранительный взвод надежно отделяет курок от ударника, превращая честную оружейную сталь в никому не нужный набор вороненых железок.
Лишь через доли секунды до лейтенанта доходит весь ужас, вся нелепость происходящего. Поздно. Пока большой палец только тянется к курку, вражеская пуля уже входит в грудь. Ломает ребро, касается сердца. Слабеющие колени не могут удержать внезапно потяжелевшее тело. Которое бессильно оседает на холодный бетон. Стекленеющие глаза еще видят, и мозг еще осознает происходящее. Но уже не может, никак не может повлиять. Ни на что. Угасающий разум способен только запомнить, отложить в ячейки памяти тускнеющие картинки. Проблесками, отголосками.
Свиридяк перемещает ствол в сторону Ольги. Та поворачивается к нему. Медленно, слишком медленно. Однако пистолет в ее руке дергается, выпуская последнюю очередь. Пули, три из пяти, втыкаются в предателя. Но он отчего-то почти не реагирует. Вместо того чтобы рухнуть на пол и забиться в агонии, подонок лишь торжествующе скалится.
Ответный выстрел, такой же тихий, как и предыдущий. На груди у девушки расплывается темное пятно, АПБ валится из рук. Девушка падает на колени, клонится вбок. Голова ее уже рядом. Рядом с плечом лейтенанта. Хочется дотянуться, подхватить, удержать. Но сил нет. Только боль, дошедшая, наконец, до сознания. Ломающая, корежащая. И темнота, наполненная отчего-то сиреневым и оранжевым. Как тогда, в кабине истребителя. Семьдесят три года тому назад".
Что дальше, Володя уже не видит. И не слышит. Всё остается там, на той половине мира. И лязг подхватываемого Тарасом автомата, и яростный крик майора "На пол!!!", и треск очередей, и сухие щелчки СВД.
…Пелена тумана возникает словно бы из ниоткуда. Окутывает тело упавшего лейтенанта, дрожит в нерешительности. Короткий сгусток выстреливает в сторону лежащей рядом девушке. Застывает на мгновение и откатывается назад, вновь накрывая летчика призрачно-серой, с легкими цветными сполохами, дымкой. Бледным саваном. Маревом. Тишиной.
Владимир Микоян.
Лейтенант очнулся на полу. Незнакомом полу, покрытом полированной плиткой. Влажной и скользкой. Руку холодил ТТ, тот, что подвел хозяина в самый последний момент. Хотя, конечно, вины оружия в том не было — находясь на предохранительном взводе, выстрелить оно не могло. Даже если бы и хотело. Виноват был сам хозяин…
Опершись рукой о кафель, Володя приподнялся и сел, привалившись к сырой стене. Страшно болела голова. Боль пульсировала в висках, шумела, отдавалась в затылке. Мозги словно кипели, избавляясь от ненужных мыслей. Лейтенант помассировал веки, потер виски, а затем приложил пистолет кожухом ко лбу в надежде ослабить внутренний жар металлической прохладой затвора. И через несколько секунд боль действительно ушла. Точнее, утихла. В глазах прояснилось, однако давящий на барабанные перепонки шум не исчез. Тихий гул и какое-то то ли булькание, то ли журчание.
Источник шума обнаружился у противоположной стены. Там, где располагалась широченная ванна, почти бассейн. Внутри этого суперкорыта лежал какой-то, хм, гражданин. Почти целиком погрузившийся в бурлящую воду — из хлопьев пены торчала лишь покрытая ежиком бритой щетины башка. С довольно помятой, но смутно знакомой рожей.
