Ольга без тени смущения подхватывает лейтенанта под руку и ведет его к виднеющейся невдалеке технике. Старинной, времен войны. Летчик не сопротивляется. Он просто идет рядом и слушает. О войне, о Победе, о том, какой замечательный сегодня праздник, о том, как долго к нему готовились в местном клубе исторической реконструкции. О том, как должен проходить игровой бой, "в точности" повторяющий события более чем семидесятилетней давности. И лишь один раз он спотыкается и вздрагивает, услышав знакомое имя:
— Свиридяк? Вы сказали — Свиридяк!? Тарас Свиридяк?
— Ну да, Свиридяк, — удивляется девушка. — А вы что, ничего про это не знаете?
— Ну… так… краем уха.
— Странно. А, впрочем, черт с ним, с поганцем. Пусть им теперь следствие занимается. Жуликом.
— И много украл?
— Лет на десять, — хохочет Ольга. — Общего режима.
Лейтенант слушает, как она смеется. Смотрит и слушает, слушает и смотрит. Не отрывая взгляда. Что ж, теперь он точно знает, ради чего стоит жить. И ради чего умирать. Ради чего сражались на той далекой для всех нынешних и такой близкой лично для него войне. На которой он погиб. И… выжил.
Да, он никого ни о чем не просил, не молил, не требовал. Просто… так вышло. Так получилось. Что он опять здесь. На родной, отвоеванной у фашистов земле. В будущем. В настоящем.
Эпилог
"Будь… счастлива… Леся".
Командир танковой роты старший лейтенант Евгений Винарский с трудом оторвал лицо от "подушки", сооруженной из старого вещмешка, и, разлепив глаза, очумело потряс головой, словно недоумевая, что происходит и как он здесь очутился. Спустя пару ударов сердца, осознав, что это не сон, танкист сел. Опустив голые пятки на каменный пол, привалившись к стене, утирая льющий со лба пот. Приходя в себя. Пытаясь разобраться. Отключившись от реальности почти на минуту.
А когда он, наконец, вышел из ступора…
"Чёрт. Чёрт… Чёрт".
Следующие движения старлей проделал чисто на автомате. Намотал портянки, сунул ноги в истертые сапоги, встал, нацепил ремень с кобурой, оправил комбинезон, поднял и бросил на тумбочку валяющийся на полу танкошлем. И лишь затем внимательно осмотрелся.
Обычная комната. Беленый потолок, высокое окно с гардинами, книжные полки на стенах, сдвинутая в угол разнокалиберная мебель, груда какого-то хлама, сваленная возле комода, массивный стол, разложенное на нем оружие — два ППШ, несколько дисков, гранаты, ЗиП, шашка…
"Шашка? Хм, она же в 42-м пропала. Под Сталинградом".
Сняв с полки одну из книг и быстренько пролистав страницы, танкист с сожалением вернул книгу на место.
"На немецком. Выходит, в Германии я. И опять на войне… М-да".
Хлопнула дверь.
— О! Проснулся, наконец. А то я уже волноваться начал, что все торжества проспишь.
— Макарыч!? Ты!?
— А кто же еще? — пожал плечами Барабаш, проходя к комоду, присаживаясь на корточки и выуживая из кучи тряпья какой-то длинный лоскут. — Тэкс… подходяще. В самый раз для протирки.
— Сима, — хриплым голосом произнес Винарский, разглядывая старшинские погоны на плечах у мехвода. — Ты это… Год нынче какой на дворе?
— Год?.. Да ты чо, командир? — изумился Макарыч, вставая и разворачиваясь. — Вроде ж по соточке всего накатили, а ты уже совсем… э-э, того.
— Сима! Мать твою! Я тебя русским языком спрашиваю. Год какой?
— Ну-у, какой, какой. Сорок пятый, какой же еще. Девятое мая, победа… Победа, командир! Ты слышишь!? По-бе-да!
— Победа, — пробормотал старлей. — Ну да… конечно… победа… Не сорок четвертый, а сорок пятый … И не сентябрь, а май… Понятно.
Барабаш покачал головой, а затем неожиданно хлопнул себя по лбу:
— Ох, ё! Совсем забыл! Тебя же комбат, это, к связисткам просил забежать. Через час союзники приезжают, надо бы помочь. Подарки там до КП донести, еще кой-чего по мелочи…
— А сам? — поинтересовался Винарский, прищурившись.
— Дык, мне же еще матчасть в порядок приводить, — тут же нашелся мехвод. — Подкрасить, подчистить, подмазать, туды-сюды.
— Туды-сюды, говоришь? — усмехнулся ротный.
— Ага, — "честно" ответил механик.
— Ладно, понял. Иди. Занимайся матчастью, — махнул Винарский рукой, отпуская Макарыча. — И чтоб блестело там всё! Как у кота!
— Есть, командир! — молодцевато отрапортовал старшина, вскидывая ладонь к виску. — Сделаем!
Развернувшись по-уставному, мехвод едва ли не строевым шагом промаршировал до двери и лишь на выходе на миг задержался.
— А к связисткам ты всё-таки загляни, командир. Знаешь, какие там девки? У-у-у!
— Балабол рязанский, — буркнул старший лейтенант в закрывшуюся за механиком дверь. Правда, без злости. Лишь с легкой досадой. Досадой на то, что никак не может отрешиться от недавнего сна. Сна, где всё было по-другому.
Впрочем, долго печалиться Винарский не стал. Наскоро ополоснув лицо из висящего возле окна рукомойника, он еще раз оправил форму, нацепил на голову танкошлем и, глубоко вздохнув, вышел на улицу.
"Ну что ж, посмотрим, что это там за связистки такие… у-у-у-у…".
* * *
— Эх! Хорошо!
Танкист широко потянулся, полной грудью вдыхая густой, наполненный свежестью воздух. Майский воздух победной весны, цветущей сиренью и ландышами.
— Ландышами, — грустно усмехнулся Евгений через пару секунд, опуская руки, вспоминая свой сон и… девушку. Девушку, которая… "Черт! Какая же она всё-таки…"
По мостовой протарахтел мотоцикл, навстречу ему прошуршал покрышками "Виллис". Штабной, с сержантом-водителем и со знакомым майором на заднем сиденье. Козырнув офицеру, старший лейтенант спустился с крыльца и подошел к калитке.
Вдоль ближней обочины выстроились колонной танки. Восемь тридцатьчетверок из роты Винарского. Возле ближайшей машины стоял Барабаш, размахивающий тряпкой как флагом и что-то выговаривающий ползающим по броне "обалдуям" — наводящим марафет командирскому танку младшим сержантам Синицыну и Кацнельсону.
"Вот теперь полный порядок. Весь экипаж в сборе. Как и положено, как и должно быть", — с удовлетворением отметил Винарский, оглядываясь по сторонам, припоминая место нынешней дислокации батальонных связистов.
"Ага. Кажется, там. Если не ошибаюсь, через скверик направо. Минут за пять добегу".
Старший лейтенант не ошибся. До нужного здания он и впрямь добрался достаточно быстро, за пять оборотов секундной стрелки, миновав тополиную рощу и "спрятанные" среди деревьев штабеля бревен, видимо, припасенных на "черный день" кем-то из саперов бригады.
"Ну вот. Вроде бы здесь", — сообразил танкист, оглядывая почти игрушечный домик, выстроенный в типично немецком стиле. С деревянным фахверком, потемневшей от времени черепичной крышей и облицованным камнем цоколем. В не тронутом войной дворике висели аккуратно привязанные к столбам бельевые веревки с сохнущими на них простынями и наволочками, возле крыльца лежало корыто. Рядом гладильная доска, сколоченная из снарядных ящиков, ведра с водой, еще какая-то мелочь, важная и нужная по хозяйству…
