– Опять на посту дрыхнешь, Охрименко! – беззлобно толкнул бойца капитан. И добавил, скорее по привычке: – Два наряда!
– Есть, два наряда! – хриплым со сна голосом отозвался Охрименко. И спросил, кивнув на нас: – Новые постояльцы?
– Не помнишь, в женской светелке свободные койки есть? – проигнорировав риторический вопрос подчиненного, сказал капитан.
– Даже две, – равнодушно ответил Охрименко, открывая дверь, за которой виднелся слабо освещенный длинный коридор. – Машку с Женькой утром в штаб фронта отправили.
– Не Машку с Женькой, а сержантов Букину и Яковлеву! – строго поправил красноармейца комендант. – Еще раз услышу, как ты телефонисток проблядушками называешь, – сгною в нарядах!
– Ой да ладно, Фома Лукич, а то вы не знаете, куда они по ночам бегают, – вздохнул Охрименко, пропуская нас на охраняемую территорию.
Марина с Мишкой пребывали от услышанного разговора в легкой задумчивости. Пошатнулись все их представления о царящей в рядах доблестной Красной армии дисциплине и субординации. При том, что сами дети комсостава и должны знать всю армейскую подноготную.
Капитан, проведя нас по коридорчику, указал на третью дверь справа:
– Здесь санузел. Можно оправиться и умыться.
– А… – попытался что-то сказать Мишка.
– Потом! – отрезал капитан. – Потом сходите сюда. Если приспичит… Пошли дальше.
Через тридцать шагов Фома Лукич остановился и ткнул пальцем в Марину:
– Тебе сюда. Бери любую свободную койку. Я заходить не буду, а то с перепугу засветят в лоб чем тяжелым…
– Кто-то к ним ночью ломился? – догадался я.
– Были прецеденты, да… – кивнул комендант. – Так что, милая, ты сама размещайся, а мы с молодыми людьми дальше пойдем.
Дверь в женскую комнату украшал обрывок листа бумаги с неразборчивым карандашным рисунком и подписью «Стучать!». Марина с опаской подошла и постучала. Из «светелки» донеслось невнятное бормотание. Не дожидаясь, пока девушка наладит контакт с будущими соседками, Фома Лукич повлек меня с Мишкой дальше по коридору. Дверь «мужской спальни» он, не стесняясь, открыл ногой. В тусклом свете десятисвечовой лампочки под неожиданно высоким потолком я увидел вытянутую метров на десять, но при этом узкую комнату. Вдоль стен стояли застеленные серыми солдатскими одеялами железные койки, большая часть которых пустовала. Только у дальней торцевой стены спали, не раздеваясь, два человека. Причем один из них – в гражданской одежде.
– Вот эти с краю свободны, – сказал капитан. – Занимайте. Белья, извините, нет. Где оправляться, я показал… Что еще?.. – Комендант задумчиво почесал подбородок. – Вроде все… Вопросы?
– А где пожрать можно? – спросил я, поскольку в животе с самого утра пустовало.
– В столовой, – почему-то грустно вздохнул Фома Лукич. – До утра дотерпите?
Я вопросительно посмотрел на Мишку. Барский кивнул, но глаза у него были, как у студента за три дня до стипухи.
– Понятно… Очень голодные? – участливо уточнил комендант. – Ладно, сейчас кого-нибудь пришлю с… угощением. Меня попросили вас обиходить. Сказали, что вы настоящие герои, немцев целую кучу набили… Правда?
– Было дело! – Мишка гордо расправил плечи.
– Может, вам медицинская помощь нужна? – Капитан покосился на дырки на моих штанах.
– Спасибо, Фома Лукич, не нужна! Пуля мимо прошла, слегка задев… А вот иголка с ниткой пригодились бы.
– Ладно, ребятушки, отдыхайте, – кивнул командир. – Не шумите только, люди спят! А я все организую.
Дождавшись, пока за добрым дяденькой закроется дверь, я немедленно рухнул на ближайшую койку и вытянул ноги. Причем винтовку из рук так и не выпустил. Мишка последовал моему примеру, зачем-то проверив перед этим упругость панцирной сетки. Что интересно, спать мне не хотелось совершенно, видимо выспался днем. А вот просто полежать на койке в полной безопасности, зная, что над тобой несколько метров земли и камней, – дорогого стоит!
Только минут через двадцать я нашел в себе силы встать. Аккуратно прислонил к стене «АВС», снял пояс с пистолетом и глянул на Барского. Мишка, набегавшийся за день, уже беззаботно дрых, крепко сжимая в руках «Маузер». Не став беспокоить товарища, я, придерживаясь за стенку, поплелся в санузел. Туалетная комната на поверку оказалась обычным сортиром, с полудесятком стандартных «очков» в бетонном полу и длинным жестяным корытом, над которым висело несколько рукомойников. Заполнять их, видимо, полагалось из стоявшего в углу бачка с водой, на краю которого висел ковшик. Никаких сливных приспособлений, туалетной бумаги, полотенец и прочих благ цивилизации. Справив малую нужду, я снял свою щегольскую гимнастерку, повесил ее на крючок возле двери и долго полоскался затхлой водой, три раза наполняя рукомойник из бачка. Вытеревшись полой нательной рубахи, почувствовал себе вполне сносно. Вот бы еще пожрать… Где там обещанное добрым комендантом «угощение»? Забыл, наверное, про нас – добрых полчаса уже прошло!
Однако, вернувшись в спальный отсек, я застал там молодого прыщавого красноармейца в мешковатой форме и развязавшихся обмотках. Солдатик держал в руках чайник и объемистый бумажный кулек. На лице доблестного воина застыло выражение глубокой растерянности – ему явно приказали отдать нам гостинцы прямо в руки, а он наткнулся на всего одного «адресата посылки», причем спящего. И теперь не понимал, что ему делать. Я буквально спас служивого от закипания мозга, решительно отобрав у него чайник и кулек. Одарив меня счастливой улыбкой, красноармеец беззвучно испарился.
Я поставил чайник, оказавшийся горячим, прямо на пол, а кулек развернул на своей кровати. В нем оказалось полбуханки ржаного хлеба, две небольших, граммов по триста, банки рыбных консервов, кусок пожелтевшего сала – совсем крохотный, не более ста граммов, и две жестяных солдатских кружки, в которых были вложены отдельные маленькие кульки. В одной оказались шоколадные конфеты с незнакомым мне названием «Летний день», в другой – колотый сахар и чай. В чайнике предсказуемо плескался кипяток. Ну, в общем, нормальный перекус на сон грядущий, не поскупился комендант. Причем сало, скорее всего, он от себя лично добавил, в качестве премии молодым (и голодным!) героям.
Растолкав сладко спавшего Барского, отправляю его умываться и оправляться, а сам приступаю к сервировке «поляны». К моменту возвращения товарища на куске оберточной бумаги, изображающем дастархан, стоят открытые банки консервов, лежит нарезанный хлеб и сало, дымятся кружки с чаем. Первую «перемену блюд» мы сожрали в считаные мгновения, я даже не понял, что за рыба была в банках, а затем, заморив червячка, неторопливо приступили к десерту – шоколадным конфетам, оказавшимся похожими на «Мишку на Севере», запивая их успевшим остыть сладким чаем.
К окончанию трапезы Барский, откинувшись спиной на холодную стену, снова принялся клевать носом. Я едва успел вынуть у него из руки опустевшую кружку, а друг уже безмятежно дрых, сползая по стенке все ниже и ниже. Убираю с койки «скатерть» с крошками и пустой тарой и пристраиваю Мишу поудобнее.
