– Да.
– Не стоит… Не сравнивай правду, которая стоит за людьми. Сравнивай людей.
– Почему?
– Да потому, что не вера делает нас, а мы – веру. Сражайся за тех, кого любишь. И если при этом ты на стороне Света – пусть гордится Свет.
– Понял, – сказал я, просыпаясь. – Понял…
Дул ветер, и убежище подрагивало. Я лежал под унылое пение, пока не услышал, как хлопнуло свернувшееся Крыло. Встал, вытянул руки, и тугая ткань плеснула со всех сторон.
Котенок был на руках у Лэна, шерстка его вздыбилась от возбуждения.
– Пора. – Котенок окинул меня подозрительным взглядом. – Ты готов?
– Готов. Гордись.
Котенок не понял.
– Теперь можно не таиться, – все еще недоуменно поглядывая на меня, сказал он. – Крылатые и Летящие сцепились насмерть. Летим к башне.
– А там? – Я вспомнил, как пробирался в башню выручать Лэна и как падали Крылатые, атакуя башню на перевале Семнадцати. – Будем стену долбить? Или сунемся поверху, у всех на виду?
Котенок хихикнул:
– Вход найдется, Данька. Там много дверей… для своих.
Мы взмыли в холодное небо, и башня сразу выросла, выползла из-за скал – черная игла, воткнувшаяся в тучи. Она была совсем рядом, и десять минут полета слились в один миг. Я успел соскучиться по Крыльям за эти дни…
А вход нашелся сразу. Котенок выскользнул у Лэна из рук и уверенно полетел к одной из амбразур, опоясывающих башню метрах в десяти над землей. Амбразура была забрана мелкой решеткой – даже Котенок бы не пролез, и он повис, выжидательно глядя на нас.
Почему-то ему хотелось, чтобы это сказал я.
– Попробуй, Лэн, – попросил я Младшего.
Когда от прикосновения его рук решетка уползла в стену, я полез в амбразуру первым. Мне так хотелось увидеть лица врагов… и не чувствовать ничего, кроме тяжести меча в руке.
Но нас никто не подкарауливал.
6. Настоящий враг
В башне было темно и тихо. Мы стояли в маленькой комнатке, где одна стена была полукруглая, а из открытого люка в потолке спускалась лесенка. Металлическая, тоненькая и несерьезная, совершенно не подходящая к такому месту. На стене чадил черным пламенем факел, и очки позволяли видеть в его свете – багрово-фиолетовом, неверном, похожем на сумрак фотолаборатории.
– Вверх, – без всякой интонации выдохнул Лэн. – Они там.
– Точно? – зачем-то спросил я.
Наши взгляды встретились.
– Я их чувствую, – спокойно разъяснил Лэн. – Они… они зовут.
Солнечный котенок тревожно посмотрел на Лэна, потом молча подошел к лесенке и взлетел вдоль нее – в люк.
– Лэн. – Я говорил, стараясь не замечать нарастающий в груди холодок. – Тебе не стоит туда ходить. Я справлюсь сам. У меня Настоящий меч.
– Я еще не Летящий. – Лэн улыбнулся странной, незнакомой улыбкой. – Я могу держаться… пока мы рядом.
Я подошел вплотную, взял Лэна за локоть, посмотрел в глаза. Они были прежними. Только в глубине, в черном провале зрачков, дрожали багровые отблески факела.
– Лэн, мы любим тебя. Мы верим…
Зря я это сказал. Не время было и не место. Слова повисли в темноте, пустые и мертвые, прекрасно подошедшие башне Летящих, но не нам с Лэном. Летящие тоже могут любить и верить, просто у них другая любовь и другая вера.
– Пойдем, Данька, – чуть грустно произнес Лэн. – Котенок уже злится, я чувствую.
Он уже мог ощущать злобу и боль…
– Да, Лэн. – Я кивнул.
Железные прутья лестницы оказались холодными, а сама она – очень длинной. Я карабкался первым, за мной – Лэн. Где-то вверху, над головой, крошечным оранжевым солнышком светился Котенок.
Скоро мы оказались в большом круглом зале. Тоже пустом. Факелов было больше, и багровый свет резал глаза. Посреди зала начиналась узкая винтовая лестница, уходящая вверх.
– Нам что, до самого верха карабкаться? – запоздало удивился я.
– Нет. – Лэн покачал головой. – Еще метров сто, не больше.
Я попытался представить себе сто метров подъема, и ноги противно задрожали. А ведь наверху придется драться…
– Боишься? – резко спросил Котенок.
Вместо ответа я пошел к лестнице. Пол в зале был выложен черно-белыми каменными плитками, по нему были в беспорядке разбросаны люки, откуда торчали железные лестницы. Это, наверное, что-то вроде поста охраны, куда вели все пути с нижних этажей башни. Вот только охраны не осталось, все ушли воевать…
– Данька! – отчаянно завопил Лэн.
Я обернулся – и увидел, как из люка, мимо которого я только что прошел, взмыла вверх черная тень. Летящий тяжело опустился на пол – клацнули когти, оставляя щербины в камне. Он повернулся, глянул на Лэна, и по лицу прошла тень улыбки. Потом посмотрел на Котенка – и сморщился, как от боли.
Мои друзья его не заинтересовали. Без опаски повернувшись к ним спиной, Летящий направился ко мне. Уверенной, твердой походкой, и сумасшедшая мысль пронзила меня: это и есть мой Настоящий враг… Я опустил руку – и без всякого удивления встретил рукоять Настоящего меча.
– Ты пришел. – То ли мне почудилось, то ли в голосе Летящего и вправду мелькнула радость. – Ты наш. Я знал.
И я узнал лицо – так похожее на лицо Шоки.
– Я не ваш!
– Наш, наш, – успокаивающе, мягко произнес Летящий.
А я все не решался вырвать из ножен Настоящий меч и совсем забыл, что у меня есть и обычный.
И в этот миг Солнечный котенок прыгнул на Летящего. Это был скорее прыжок, чем полет, – но очень сильный и быстрый прыжок. Котенок пролетел над головой Летящего и с громким шипением вонзился когтями ему в лицо.
Летящий закричал. Вскинул руки, пытаясь оторвать Котенка от лица, но так и не смог его коснуться. Шерстка Котенка пылала ослепительным белым светом, и от лица Летящего шел дым – словно этот свет мог обжигать.
Оцепенение прошло. Я выхватил меч Туака и бросился к Летящему. А тот уже катался по полу, закрывая лицо руками и тихо скуля. Котенок отскочил в сторону и нервно мотал в воздухе лапками. На пол падали дымящиеся черные капли.
«У меня только двадцать коготков», – говорил когда-то Котенок. Очень острых коготков, как выяснилось…
Острие моего меча прижалось к горлу Летящего, и тот сразу затих, замер.
– Я не ваш, – сказал я, словно это было самым главным.
– Ты свой, – неожиданно спокойно ответил Летящий. – Ты выбрал не ту сторону…
– Я знаю, что я выбрал!
– Решать тебе.
Подошел Лэн, тоже с обнаженным мечом. Удивленно посмотрел на меня – «чего тянешь?»
