– Зато верно… Слушай, Саша, помолчи чуть-чуть, дай мне в себя прийти.
– Ты еще там? – Он имел в виду предзащиту, так, кажется, назвала ее Валерия.
Усмехнулась:
– Я еще там. Не все высказала…
– Ну досказывай, – согласился Александр Павлович. – Можешь вслух. Считай меня шефом – деспотом и рутинером.
– Ты не деспот. – Она легонько, кончиками пальцев, погладила его по щеке. – Ты добрый и тактичный. Ты во всем со мной соглашаешься: тебе так удобнее. Ты не стремишься меня переделать…
– А все стремятся?
– Не все, но многие. Вот шеф, например…
– Какой негодяй!.. А ты, естественно, не даешься?
– Естественно.
– А если и я начну тебя переделывать?
Сказал вроде в шутку, а прозвучало всерьез. И ответила Валерия серьезно:
– Уйду, Саша… – Она отвернулась, смотрела вперед. Впереди шла «Волга», на ее заднем стекле качалась зеленая ладонь с желтой надписью по-английски: «Внимание!» – Только ты не начнешь. Тебе этого не надо. И лень.
– Как знать…
– Знаю, знаю… – И замолчала, даже глаза закрыла. Устала, видимо, здорово.
«Тяжко вам бои даются, – думал Александр Павлович. – Вот уж и вправду не женское дело… Воины… А качать науку с боку на бок – женское?.. Много ль та девочка науке должна? Да ничего не должна!.. Вот наука ей должна. Как роды, к примеру, облегчить, совсем обезболить. Чтоб нарожала она с десяток мужиков. Воинов…» – улыбнулся про себя: по нынешним временам «десяток» – число нереальное, двое – уже перебором считается. Заикнись сейчас Валерии о втором ребенке – убьет. И вовсе не потому, что одна: был бы муж – его убила бы…
– Наташа дома? – спросил Александр Павлович, когда в лифте поднимались.
– Дома… – Валерия посмотрела на часы. – Уроки заканчивает.
– Точно знаешь?
– Есть домашний график.
Не преминул – вставил:
– В какой системе координат?
Посмотрела на него с интересом.
– Все-таки обиделся…
– Ни за что! – отчеканил. – Просто умные слова на ус мотаю.
– Ну-ну… Не забудь, что ты звонок обещал починить. Причем не мне обещал – Наташе. Она сегодня спрашивала…
– Про звонок?
– И про звонок, и про фокусы. Купил ты ребенка, иллюзионист… – затвердила наконец, как цирковая профессия Александра Павловича называется. А может, и раньше знала, только нарочно перевирала.
…Валерия принимала ванну или душ, Александр Павлович чинил звонок, а Наташа, которая, оказывается, график опередила, уроки уже сделала, стояла рядом с Александром Павловичем и держала винтики и изоляционную ленту.
– Запоминаешь? – спросил он.
Она кивнула.
– В другой раз сама сможешь?
– Вряд ли.
– Почему?
– Мама говорит: я к технике неспособная.
Разумно. Только с чего бы Валерии делать столь «антиэмансипационные» выводы? Не в ее стиле…
– А к чему ты способная?
Она пожала плечами.
– Не знаю.
– А мама знает?
– И мама не знает. Это-то ее и расстраивает.
– Рано расстраиваться. Тебе десять?
– Десять. Мама говорит, что в десять лет человек уже должен определиться.
«Неопределившаяся» дочь – это, конечно, не может не огорчать Валерию. Интересно: сама-то она в десять лет знала про свои технические чудо-способности?..
– Слушай, а может, тебя в цирк взять?
– Как это?
– Ну будешь артисткой.
– Как это? – повторила. А глаза загорелись, рот приоткрылся, даже винтики в кулаке судорожно зажала.
Александр Павлович тут же пожалел о сказанном: такими обещаниями перед детьми не бросаются.
– Обыкновенно – как… Ты в цирке-то была хоть раз?
– Была. Ребенком.
– А сейчас ты кто?
– Сейчас я – сознательный элемент общества.
– Красиво! – восхитился Александр Павлович. Он привинтил последний винтик, надавил кнопку. Звонок загудел ровно и мощно.
– Звонят! – крикнула из ванной комнаты Валерия.
– Это мы! – крикнул в ответ Александр Павлович. Захлопнул дверь, отдал отвертку Наташе. – Слушай, элемент, у тебя завтра когда уроки заканчиваются?
– В два десять. А что?
– Я к школе подъеду и увезу тебя в цирк. Хочешь?
– Насовсем? – В голосе ее слышался ужас пополам с восхищением.
Александр Павлович и не хотел, а засмеялся:
– Пока на время. Часов до шести. А потом мы вместе за мамой заедем.
– Надо спросить у мамы, – сказала Наташа.
– А если б насовсем, то не надо? – провокационный вопрос.
Наташа помолчала. Смотрела в ладошку, катала по ней отверткой оставшиеся винтики. Потом подняла глаза, и Александр Павлович неожиданно уловил в них какое-то сомнение.
– Наверно, не надо… Насовсем мама все равно бы не разрешила… – И пошла в комнату: винтики и отвертку в стол прятать.
А Александр Павлович так и не понял: то ли она не спросила бы и ушла сама, как «сознательный элемент общества», то ли и спрашивать не стала бы, потому что все равно не уйти? Впрочем, интерес у него был чисто риторический…
…Валерия вышла из ванной в большом параде. Ни тебе домашнего халата, ни тебе трубочек бигуди на голове, ни тебе растоптанных шлепанцев: полный «марафет», туфли, прическа, платье – хоть сейчас на подиум, моду демонстрировать. Это несколько осложняло условия эксперимента; Александр Павлович рассчитывал, что Валерия малость расслабится, позволит себе некие «бытовые уступки»: ну хотя бы халат. Александр Павлович знал: он у нее вполне элегантным был – прямо с картинки из французского модного журнала. Но нет так нет: Александр Павлович все же надеялся, что «портсигар» не подведет, его мощности хватит и на полный «марафет».
– О чем вы тут беседовали? – поинтересовалась Валерия. Она села в кресло напротив Александра Павловича, облегченно вздохнула: похоже, ванна прямо-таки вернула ее к жизни, можно опять в бой.
– О цирке, – сказал Александр Павлович.
– Фокусы показывал?
– Не успел… Я хочу ее завтра повести в цирк.
– Ты же говорил, что представления еще не идут.
– Я ей не представление, я ей _цирк_ хочу показать.
– А что там смотреть? – вполне искренне удивилась Валерия.
– Все, что Наташа захочет.
– А Наташа захочет?.. – Валерия обернулась: девочка стояла позади матери, слушала разговор. – Сядь, Наташка, – Валерия подвинулась в кресле, – посиди со мной. Ты действительно хочешь пойти завтра с Александром Павловичем?