Змейка прекратила пульсировать, наверное, отчаявшись побудить к каким-либо действиям. Она могла бы пожать плечами и сказать: «Ну, как знаешь…», но не имела плеч и не владела даром речи. И сделала, что смогла: туннель внезапно залили два потока ярчайшего красного цвета.
И оказалось, что он буквально заполнен крысами. Не весь, но изрядно и плотно, а передовые порядки крыс располагались ярдах в пятидесяти от замершей Светы.
Отдельные зверьки из первых рядов иногда вырывались вперёд, делали небольшие пробежки в её сторону, но тут же возвращались назад, как будто смертельно боялись оторваться от коллектива. Что творится в задних рядах хвостатого воинства, она не видела.
Крысы показались… в общем, крупноватыми. Не с фокстерьера, разумеется, и вообще трудно оценивать размер на расстоянии, не имея ориентиров для сравнения… Но всё же показались. Крупноватыми.
Что они жрут, интересно?
Вопрос был риторическим лишь отчасти. Забредающими изредка диггерами такая орава не прокормится, значит… значит, выходят на поверхность, промышляют по каким-то помойкам и свалкам. Выход рядом. Там, дальше, за грызунами…
Но как туда пробраться?
Яркий свет крыс не испугал. Наступать на эту серую армию, надеясь, что её солдаты испугаются движения, жестов, криков? Не в этой жизни…
Надо признать поражение: путь закрыт, и закрыт наглухо.
Похоже, змейка терпеть не могла, когда хозяйка капитулирует… Света почувствовала легкий толчок в руку, словно после выстрела из мелкокалиберного пистолета, серебряная пружина, обвивавшая палец, мгновенно распрямилась — и со скоростью пули устремилась вперёд. Пуля, конечно, преувеличение, полёт был быстрым, но всё же различимым глазом. Стрела, выпущенная из лука, — вот более точное сравнение. Стрела, освещающая траекторию своего полёта двумя яркими потоками света.
Странное дело: серебряная стрелка, удаляясь, должна была визуально уменьшаться, но вместо этого — увеличивалась. И не только визуально… Сначала стала размером с арбалетный болт, потом — со стрелу классического лука, а в середину плотного крысиного построения угодил предмет, напоминающий размерами и формой уланскую пику. Угодил и тут же вернулся к прежней спиральной форме, сминая и раскидывая не сумевших отскочить крыс.
А затем в туннеле началась бойня.
Глава 14
ТАК УСЫХАЮТ ВО МРАКЕ
Днём громадная пузатая башня-труба Южной ТЭЦ выглядит уродливо. Полезное сооружение, кто бы спорил, но всё же уродливое настолько, что о пользе его вспоминают немногие. Молодёжь, открыв кран с горячей водой, редко задумывается: откуда она, вода, там взялась — течёт, и хорошо, так было и будет всегда, такое уж назначение у крана — давать людям воду. Представители старшего поколения в ответ на вопрос «Откуда водичка?» наверняка помянут котельные времён своей юности, на деле давно закрытые и демонтированные…
О пользе помнят немногие — уродство видно всем, причём издалека, за много миль. Но так бывает лишь днём.
Ночью воткнувшаяся в небо громадина — тёмная, подсвеченная лишь цепочками красных огоньков, — выглядит мрачно и внушительно, особенно если смотреть вблизи, из окружившего ТЭЦ леса. Даже зловеще выглядит, как башня-замок Чёрного Властелина, мечтающего поработить мир или хотя бы южные районы огромного города, предварительно отключив им отопление и горячую воду. И именно в диком лесу, окружившем логово Властелина, находился сейчас Кемп. Однако у него такие сравнения не мелькали: к человской серьёзной литературе он относился прохладно, а графоманскую мазню о делах магических и вовсе не читал: смешно и глупо. Но лес вокруг него и в самом деле стоял дикий. В том смысле, что появился не так давно и стихийным образом. Вокруг каждой ТЭЦ располагается обширная зона отчуждения, где не положено ни жить, ни возводить предприятия, ни обрабатывать поля, и природа северо-запада потихоньку взяла своё, восстановила естественный здешний ландшафт: на заброшенных пригородных полях сначала поднялся кустарник, затем зашелестели листвой рощицы берёзок и осинок. Со временем деревья матерели, а рощицы ширились, сливаясь в единый массив…
И получился лес.
Здесь даже грибы росли, хотя собирать их ЦГСЭН запрещал строжайшим образом, предупреждая, что содержание канцерогенных веществ в тех грибах в десятки раз превышает предельно допустимое. Разумеется, грибники-маргиналы всё равно их собирали, наплевав на плакаты, развешанные санэпиднадзором по всему периметру леса. Безбашенные грибники излазали лесной массив вдоль и поперёк, но никогда не оказывались на потаённой поляне, куда вышел сейчас чуд. Даже если случайно шли в ту сторону — замечали в стороне гриб, за ним другой, сворачивали, сбивались с направления и уходили прочь, оставляя в покое и поляну, и… бревенчатый сруб, что стоял в самом её центре. Сруб венчала двускатная крыша, покрытая древесной дранкой, над крышей торчала труба, а к двери вела узенькая приставная лестница, на вид хлипкая и ненадёжная.
Домишко был совсем невелик и напоминал размерами курятник или голубятню, но никак не жильё, однако де Шу знал, что видимость обманчива и изнутри сруб гораздо просторнее, чем кажется снаружи. Кемп знал, куда шёл, и потому не повёлся на хранящие поляну «обманки», прошёл спокойно и прямо, как гость. Пусть и незваный.
Хозяйка была дома: над трубой вился дымок, два небольших окошка светились. Минуты две рыцарь стоял на опушке, не решаясь выходить на поляну — знал, чем это может закончиться, — а затем глазницы побелевшего кабаньего черепа, что красовался на коньке крыши, на мгновение вспыхнули ярким зелёным светом, и рыцарь понял, что приглашён.
Теперь поляна безопасна.
Он поднялся по скрипучей лестнице, потянул дверь — створка отошла с неприятным, режущим скрипом — и сделал шаг внутрь.
— Рад видеть, что тебя до сих пор не сожгли.
— Традиционный образчик чудного юмора…
— Чудского.
— Не имеет значения, — махнула рукой женщина. — Вы, рыжие, на удивление однообразны.
— До сих пор не разучилась удивляться?
— Ещё раз намекнёшь на мой возраст — наизнанку выверну.
Хозяйка избушки выглядела прекрасно, не юной девой, но цветущей молодухой: волосы блестящие — пышная пшеничная копна, на зависть кому угодно; губы, как спелая вишня; фигура кругленькая, но не расплывшаяся, где нужно — объёмная, где нужно — узенькая, гибкая; и только глаза её выдавали. Красивые, зелёные глаза цвета увядшего изумруда. Умные. Старые.
— Мы не однообразны, мы консервативны, милая Гроздана. Мир сошёл с ума, меняется каждый день и заставляет меняться нас, но должно же в нём остаться что-то постоянное? Якорь, точка опоры, неизменная константа бытия…
— Перестань красить волосы.
— Мне приходится.
— Тогда не рассказывай, что не прогибаешься под изменчивый мир, как какой-нибудь повар. Зачем пожаловал? — Она помолчала. — Можешь присесть.
