— Если и не выбирали, так наверняка оплатили. Видно по вашему лицу, — заключила другая.
Надо ж, какая проницательность! Я облегченно вздохнул, когда осмотр наконец закончился и охранницы меня повели в камеру свиданий. В Старой окружной тюрьме краска на стенах облупились, потолки шелушились, решетчатые окна были все загажены, каменный пол вытерт. Притом еще дико воняло дезинфекторами. На перекрестке коридоров, вдоль которых тянулся ряд камер-клетушек за двойными решетками, я почуял, что рядом душевая комната. Определил по вдруг изменившемуся запаху: тут вонь дезинфекторов причудливо смешалась с ароматом хороших духов и туалетной воды. Мне сразу вспомнился вчерашний запах Ширли. Кстати, в сумке я не обнаружил туалетной воды. Именно ее почему-то забыла.
Камера для посетителей оказалась длинным пенальчиком с застекленной дверью, не позволявшей полностью уединиться. На прозрачной двери — неизменная решетка. Я бросил шляпу и сумку на стол, широченный, будто обеденный. Там были и металлические стулья, но я решил встретить Марину стоя.
Целый час, который потратил, чтобы сюда добраться, я старался вообразить нашу встречу, обдумывал, что ей скажу. Но все тут же забыл, когда увидел Марину в зеленой арестантской робе — какой-то мешковатой размахайке до колен из грубой ткани. Ее голые ноги в заношенных арестантками, стоптанных тапочках поражали своей бледностью. Но не меньше меня поразило ее серое, опухшее лицо. Я впервые видел Маринины волосы распущенными. Казавшиеся бесцветными пряди свисали по бокам, почти скрыв щеки. Хоть какой-то цвет сохранили только ее растрескавшиеся губы.
Притом ее «уродство» меня вовсе не оттолкнуло. Наоборот, Маринин жалкий вид вызывал желание взять ее на руки, чтоб успокоить, утешить. По ней было видно, что зэкам не дают нежиться в постельке.
Увидев меня, Марина не выразила удивления. Вообще не выразила никаких чувств. Отнеслась к моему появлению с равнодушной покорностью, словно это был неожиданный досмотр или мало ли какая еще причуда здешних тюремщиков. А может, ей от усталости было уже на все наплевать. Марина замерла в паре метров от меня. Глядя в упор своими голубыми глазами, ждала объяснения визита.
Тюремщица, которая привела Марину, закрыла дверь камеры, сама оставшись внутри. Приняв деловой вид, я помахал перед ней листком на бланке Сената.
— Я хотел бы остаться с подозреваемой наедине.
Изучив бумажку, женщина задумчиво погремела связкой ключей. Я решил, что откажет. Вдруг да распознала во мне наглого самозванца? Нет, пронесло! Буркнула, что дает мне ровно полчаса, и удалилась. Выждав, пока силуэт охранницы проплывет за дверным стеклом, я раскрыл сумку.
— Я принес вам одежду и туалетные принадлежности, мисс Гусеева.
Насупившись, Марина стиснула руки, будто унимая дрожь. Я ей улыбнулся.
— Подумал, что вам необходима сменная одежда.
Это ее ко мне нисколько не расположило. Поинтересовалась:
— Кто вы?
— Наверно, не помните, на заседании…
— Помню. И графинчик, и что председатель к вам обратился «господин Кёнигсман». Но здесь-то вы в каком качестве? Кто вас послал?
Я лишний раз убедился, что память у нее отличная. Но какая женщина откажется от подарка? Я обернулся на дверь убедиться, что тетка не ошивается в коридоре, и взмолил бога, чтоб в камере не оказалось микрофончика.
— Никто не посылал. Я пришел, потому что вам верю. Никакая вы не шпионка и не убивали агента.
Ни малейшего любопытства, полное равнодушие. Только синие глаза потемнели, как вечереющее небо.
— Я газетчик, пишу для «Нью-Йорк Пост». Я могу вам помочь.
— Вы лжете.
— Ну почему вы мне…
— Не верю, потому что охрана предупредила: свидания мне категорически запрещены. Тем более с журналистами.
— У меня официальное разрешение, мисс…
И я добыл из кармана пиджака заветный листок. Марина на него даже не глянула.
— И пускай! Какой из вас журналист, если вы присутствовали на закрытом слушании?
Теперь ее акцент стал заметней, речь потеряла уверенность.
— Мисс Гусеева… Марина… Да выслушайте же меня! Я действительно журналист. Газете удалось договориться с сенатором Вудом, чтобы меня допустили на слушание. Я собираюсь написать большую статью, рассказать всю вашу историю…
Не дослушав, Марина указала на мой карман.
— Это поддельное разрешение? Вы за него заплатили?
Было необходимо ее успокоить. Я мгновенно прикинул, что имею право ей рассказать. Не так уж много.
— Я вам принес одежду, чтобы вы себя чувствовали перед ними уверенней. Я уже два года торчу на слушаниях, изучил их повадку. Не надейтесь Комиссию разжалобить. Сенатору Маккарти и конгрессмену Никсону необходимо вас представить шпионкой, чтобы заработать политический капиталец. Правда это или нет, их не волнует. Улики им поможет сфабриковать Федеральное бюро. В результате все поверят, что вы убили этого типа Эпрона. Вам светит пожизненное, знаете?
Марина безнадежно развела руками. От ее жеста у меня горло перехватило.
— Но я могу вам помочь! Предать вашу историю гласности. Не перевранной, а в точности так, как вы ее рассказали. В Америке хватает порядочных людей. Не судите об американцах по Никсону и Маккарти.
Пока я говорил, Марина скрестила руки на груди. Ее размахайка до колен теперь совсем выглядела как мешок. Страх и усталость будто состарили женщину. Мне показалось, что я сейчас вижу, какой она станет через десяток лет. Марина пролепетала:
— Вы назвали Эпрона «типом»… Майкла… Не надо его так называть.
Мы продолжали стоять в паре метров друг от друга чуть не по стойке смирно. Стремясь увеличить расстояние, я обогнул широкий стол, чтоб хоть он нас разделял. Было видно, что от этого и ей полегчало. Марина оглянулась на дверь.
— Если ваше разрешение фальшивое, я обязана сообщить охране.
— Не надо, прошу.
— Они это используют против меня.
— Уверяю вас, что вы ничем не рискуете. Если начнется заваруха, я во всем признаюсь.
Марина промолчала. Цвет ее глаз опять переменился, их голубизна теперь стала насыщенней. Изменилась и речь. Я не мог разобрать ни единого слова, не иначе как она перешла на русский.
Тут у нее наконец мелькнула тень улыбки. Мое удивление Марине показалось искренним. Она убрала руки с груди и провела ими по лицу, будто чтобы его разгладить.
— Так вы не из их компании?
— Да вы что! Конечно, не из банды Маккарти!
Марина досадливо мотнула головой.
— Я не об этих, а о тех, других, из Нью-Йорка.
Ничего не понял! Марина пояснила:
— О коммунистах… которые из советского консульства… Они все могут. В том числе и добыть такое разрешение.
