— Но еще вопрос, правду ли говорит ваша русская или все врет. Могла запросто выдумать и биографию этого паренька.
— Теоретически могла. Но ведь О’Нил ее не опроверг.
— А вдруг опровержение в том пакете, который он передал Вуду. Тогда зачем это делать публично?
Я обещал Лину попытаться разузнать о содержимом пакета. И добавил:
— А где гарантия, что ЦРУ не будет рассказывать басни об агенте Эпроне? Им не впервой!
— Согласен.
— Думаю, нам надо самим хоть что-то разведать. Это не так уж трудно. Если Эпрон действительно врач, должен значиться в каких-нибудь медицинских реестрах. Диплом получил наверняка в Нью-Йорке. Попрошу Сэма о нем разузнать. Видимо, Эпрон — не самая распространенная еврейская фамилия в Бруклине и Нижнем Ист-Сайде.
Возникла пауза. Я услышал, как чиркнула спичка, и будто увидел пухлое личико Т. К., окутанное сигаретным дымом. Наконец он заговорил:
— Будем надеяться, этот малый сам не наврал вашей русской. К тому же вы уверены, что Эпрон — его настоящая фамилия? Как его зовут на самом деле, цэрэушник точно бы не раскрыл. Это у них закон конспирации: заметать следы, выдавать себя за кого-то другого.
Лин был, разумеется, прав. Об этом я как-то не подумал. А стоило бы.
Я неуверенно пробормотал:
— Но ведь он был ее любовником…
— У каждого шпиона есть любовница.
— В смысле, что…
Я не договорил. Сам почувствовал слабость аргумента. Лин не стал со мной миндальничать, высказался напрямую:
— А вы уверены, Ал, что он ее действительно любил? С чего взяли? Она, возможно, в это верит. Или хочет других уверить — и вас, и Комиссию. На данный момент мы ничего не знаем точно, кроме того, что агент Эпрон погиб. Как именно, известно только вашей русской. Но стоит ей сболтнуть лишнего, она угодит на электрический стул. Как свидетельствует моя двадцатилетняя практика, данная перспектива не располагает к чистосердечным признаниям.
— Но, Т. К…
— А что, если эта якобы любовь, Ал, тоже род конспирации?
Я и пикнуть не успел, как Лин резко переменил тему:
— И с каких же пор этот парень ошивался на вражеской территории?
— По всему выходит, что его туда направили во время войны. Но действительно, ложь иногда звучит правдоподобней правды.
Лин удовлетворенно хмыкнул. Ни в чем я его не убедил.
Да и сам был уверен: то, что наболтал этот тип, Эпрон или господин Кто-То-Там, нельзя целиком принимать на веру. Включая трогательную историю его жизни, которую нам поведала Марина.
— Короче говоря, во всем этом надо разобраться, — промямлил я и, в свою очередь, сменил тему. — Но вот что самое странное: на последнем заседании Кон будто язык проглотил.
— Наверно, выжидает. Ждет, пока до конца расколют этого Грингласса, которого взяли на прошлой неделе. Я вам о нем вчера говорил. А может, готовит какой-то сюрприз. По крайней мере, сегодня утром в его офисе толклись фэбээровцы, нагрянувшие из Нью-Йорка…
— Черт возьми! У нее ж был обыск!
Как я ухитрился забыть? Ведь Кон вчера предупредил.
— Вот именно! На вечернем заседании вы узнаете о результатах… если им удалось хоть что-то нарыть. Но и соврут — не дорого возьмут. С этими парнями нужно держать ухо востро, у них фантазия буйная.
— О’кей, вечером вам звякну.
— Валяйте.
— Т. К., вы мне оказываете любезность. И конечно, я понимаю, что не обязаны вкалывать за спасибо.
— Похвально.
— Разумеется, я оплачу и накладные расходы.
— Справедливо.
— Постараюсь, чтобы «Пост» мне частично компенсировала затраты. Знаю, что они не слишком-то расщедрятся. Остальное выплачу из своего гонорара за статьи. Надеюсь, его хватит.
— Будем надеяться.
— У меня к вам есть еще предложение.
— Слушаю.
— Кроме статей в «Пост», я хочу написать книгу об этой истории. Готов предложить вам процент с гонорара. Разумеется, подпишем контракт.
Вновь чиркнула спичка. Т. К. долго размышлял, прежде чем ответить:
— Думаете, ваш роман помешает Маккарти и Никсону прикончить эту русскую?
— Попытка — не пытка. Газеты, радио предпочитают не связываться с Маккарти. И «Пост» тоже. Все боятся прослыть плохими американцами. А то еще и «вонючими комми». Роман наделает шуму, прогремит на всю страну.
— А что, если русская все-таки окажется не такой белой и пушистой, как вы думаете?
— Но сама-то история увлекательная. И героиня как раз для романа. Он будет не о шпионаже, а о разбитых надеждах. Может быть, еще и станет бестселлером. Много ли читатели знали таких ярких женщин?
— Да еще таких элегантных. Слыхал, на утреннем заседании она была шикарно одета. Думаю, какая-то добрая душа ей передала обновки в Старую тюрьму…
— Т. К!..
— Мне описали ее утреннего посетителя. Мои вам поздравления.
— Кто описал?
— Я потому и зарабатываю денежки, что не раскрываю своих источников. Полагаю, русская сейчас на спецрежиме — ни свиданий, ни передач. Верно?
— У меня разрешение.
— Конечно, поддельное.
Т. К. меня загнал в угол. Я от него скрыл свой визит в тюрьму. Даже не знаю, почему. Потому ли, что воспоминание о получасе, проведенном наедине с Мариной, для меня было слишком интимным, или же боялся подставить Ширли?
Я был в ярости, в смятении.
— Кто еще об этом знает?
— На данный момент ни один из тех, кто мог бы вам напакостить. И как ваш адвокат, я позабочусь, чтобы информация не распространилась. Так какой же процент вы мне предлагаете?
— Ну, процентов двадцать.
— Тридцати мне бы хватило.
— Выбора вы мне не оставляете, так?
— Не исключено, ваша русская связана со шпионской сетью, слямзившей секрет атомной бомбы, чертежи новейших радаров, разработки Боинга-52. Может и возглавлять эту банду. Притом не забудьте, какое сейчас горячее времечко — выборы на носу… Эти психи с Лу-Лэнд-авеню не стерпят пинка, которым вы их собираетесь наградить, Ал. С этими мальчиками из ФБР в серых костюмах шутки плохи. Не боитесь, что Гувер вам крепко врежет по мозгам?
— А что делать? Маккарти и Никсон больно уж нагло передергивают карты. Да и все заседания — какой-то непристойный балаган. Сейчас, кроме меня, никто их не может разоблачить. Значит, брошусь на амбразуру.
— Тогда послушайте мой совет: больше не суйтесь в волчью пасть, меня не предупредив. Мне проще вооружить вас дубиной, чтобы дать волку по сусалам, чем потом вытаскивать из его брюха.
