— У меня их больше нет. Разве я могла их хранить?
— А кто их ему проявлял?
— Он проявлял сам. Он организовал мини-лабораторию в больнице. Я же вам говорила, что у него было целое исследование об эпидемиях в Биробиджане. И он хранил рентгеновские снимки больных.
— И ему позволяли?
— Да.
— Он бывал на маньчжурской границе?
— Да, он любил ездить на машине вдоль берега Амура. Но там было запрещено снимать.
— А он никогда не говорил вам, что переправляется через границу на другой берег Амура?
— Нет.
— И вы ни о чем не подозревали?
— Подозревала о чем? Что он шпион? Нет. Он ничего не скрывал. Все видели его фотографии: он их прикнопливал к стенам больницы. Женщины просили сфотографировать их с детьми. Конечно, позднее, когда я узнала… когда мне сказали… Но это не имело значения.
— Что не имело значения? Я вас не понимаю.
— Вы полагаете, что я задумывалась о том, шпион он или нет?
— А могли бы…
— А вы когда-нибудь были влюблены?
— Мисс Гусеева!
— Мы слишком мало времени бывали вместе. Майкл был иностранец и все делал не как другие. Он не боялся, как мы. И это мне нравилось в нем. Вы полагаете, что мне хотелось портить наши краткие встречи какими-то подозрениями? Я знала все, что было для меня важно: что это человек, которого я люблю. Не так, как я любила Люсю. И не для того, чтобы доказать себе, что я еще жива. Это было другое. Вроде путешествия в иную реальность, познания скрытых сторон самой себя. Полюбить что-то, чего не знала прежде, перестать постоянно думать лишь о самой себе и стать лучше…
— Мисс Гусова…
Хриплый возглас Никсона заставил меня вздрогнуть: я не видел, как он наклонился к микрофону.
— У вас есть хоть какие-то доказательства, что вы сказали правду?
— Доказательства?
— Записка от Эпрона? Любовное письмо? Хоть одно написанное слово, доказывающее, что вы все это не выдумали?
— Вы же прекрасно знаете, что нет.
— Эпрон никогда не писал вам? Ни одной записки?
— У меня их давно уже нет.
— Тогда почему мы должны вам верить?
Маккарти воспользовался случаем:
— По-вашему, если вы будете часами твердить нам одно и то же, мы вам поверим?
Марина не возразила. Она смотрела на них, словно на свору псов, готовых сорваться с цепи. В ее потухшем взгляде читалась покорность судьбе, от усталости она казалась некрасивой. Она сопроводила свой ответ лишь едва заметным презрительным жестом.
— А вы можете доказать, что я лгу? Вы, с вашим ФБР и вашей полицией. Вы обыскиваете мою квартиру, допрашиваете моих знакомых…
Ответ побежденной, произнесенный глухим и неуверенным голосом, вызвал у Маккарти и Никсона одинаковую ухмылку. Маккарти просюсюкал:
— Наш долг, мисс, как и долг всех граждан нашей страны, состоит в том, чтобы защитить ее от самой страшной из когда-либо известных угроз. А в вашу искренность, мисс, я не верю. Вы лжете с того момента, как предстали перед нашей Комиссией. Все, что мы слышим уже два дня, — одна сплошная ложь.
Никсон подхватил своим визгливым голосом:
— По-моему, все было совсем иначе… И я скажу вам, что произошло на самом деле. Ваши хозяева из МГБ специально послали вас в Еврейскую область, в Биробиджан. Не играть в еврейском театре, а соблазнить этого американца. Этого Майкла Эпрона. Вашей задачей было стать его любовницей. Подобные методы нам хорошо известны. А с вашим Левиным, если только он вообще существовал, вы вместе представили дело так, будто у бедной женщины возникли проблемы со злым начальником из ГБ. И Эпрону вы, вероятно, рассказали ту же историю: ночь со Сталиным, самоубийство его жены. Замечательная история! И такая хорошая приманка для американского агента! Эпрон ни в чем не усомнился. Вы знаете, как обделываются такие дела. Когда за работу берется такая красивая женщина, ей любой поверит. И Эпрон вам доверился. Вам захотелось узнать, делает ли он другие фотографии, кроме тех, что показывает всем подряд. Например, не фотографирует ли он советские военные укрепления на границе. И когда вы получили, что искали, — конец агенту Эпрону… Бог ведает, как там у вас с ним обошлись! Какие мучения выпали на его долю! И тогда вашим хозяевам пришла прекрасная мысль заслать вас сюда, в Соединенные Штаты. С поддельным паспортом, который вы нашли среди вещей агента Эпрона. Чтобы выдавать себя за его жену, а тем временем сплести предательскую коммунистическую сеть, способную выведать секреты нашего нового оружия…
Никсон резко остановился, чтобы перевести дух, очень довольный собой. Потом он снова заговорил, усмехаясь:
— Как вам моя версия, мисс Гусова? Похожа на правду, не так ли? По крайней мере, больше похожа, чем ваша.
Маккарти не дал Марине времени ответить:
— С кем вы связаны в советском консульстве в Нью-Йорке, мисс? По приезде вы виделись с Леонидом Квасниковым и Александром Феклисовым?
— А как вы объясните, что поселились прямо под квартирой мистера Мортона Собелла?
— Кого из ваших знакомых в Голливуде вы еще уговорили работать на Советский Союз, кроме миссис Лилиан Хеллман и миссис Дороти Паркер?
— Вы знаете, что вас ждет, мисс? Тюрьма — не самое серьезное наказание для таких, как вы. В нашей стране шпионов приговаривают к смертной казни… Если только вы не начнете лояльно сотрудничать с Комиссией.
Когда они оба наконец замолчали, словно сумасшедшие, которым вдруг наскучило бить в барабаны, Марина была белее полотна. Ее погасший было взгляд теперь излучал только ненависть. Никто не мог бы предсказать такой реакции. Она вскочила, прежде чем охрана смогла ее удержать. На столе перед ней, кроме нескольких листков бумаги и карандашей, находился только недопитый графин с водой. Его-то она и выбрала и, ухватив за горлышко, метнула в голову Никсона. Тот инстинктивно отпрянул в сторону, как раз вовремя. Графин, отскочив от его плеча, ударился о стену и разбился. Полицейские набросились на Марину, которая продолжала сопротивляться, выкрикивая оскорбления в их адрес сначала по-английски, а потом и по-русски. По-русски она заговорила на людях впервые. Полицейские прижали ее к столу, так что она почти задохнулась. Я слышал, как с треском лопнула бретелька на ее платье. Когда ей надевали наручники, она застонала от боли. И тут же смолкла. Когда ее поставили на ноги, то пряди от развалившейся прически падали ей на лицо. Никсон и Маккарти тоже стояли. Кон оказался рядом с ними. Никсон морщился, потирая плечо. Он был бледен как полотно, к тому же плохо выбрит и напоминал какого-то злоумышленника из фильма Джона Хьюстона.
Вуд приказал охране увести Марину. Тут я осознал, что сам вскочил на ноги и что Ширли с коллегой тоже стоят около своих столиков. Только Мундт сидел не шевелясь, словно в ступоре. На лица Маккарти и Никсона вернулась усмешка. Последний, казалось, был так горд собой, будто только что едва не попал под автоматную очередь банды Багси Сигела.
