— За деньги можно решить все, — умудрено высказался полицейский чин.
— В том и дело, — с печалью согласился генерал государственной безопасности. — И это оружие — здесь. А американцы, уверен, уже в Штатах. Только у нас — проблема: вчера эта винтовка разнесла «Мерседес» с бандитом, а завтра…
Возникла пауза, нарушенная деликатно-недосказанным вопросом Отца Федора:
— Вы намекаете на лимузины наших…
— А чем они отличаются от того, в кювете?.. — таким же нейтральным тоном откликнулся генерал.
— И все же — как сюда попали эти стволы? — усердно жуя, недоумевал прокурор. — Невероятно!
— Чего ж невероятного? — произнес Отец Федор. — Компания поставляет сельскохозяйственную технику. Частью — в разобранном виде, в упаковках. Сборщики — ее люди. В комбайн можно упрятать и зенитную установку, таможня в тоннах железа копаться не станет…
— Любопытная версия, рабочая… — прищурился задумчиво гэбэшный генерал. Помолчав, продолжил: — Допустим, найдем мы подозрительных американцев, въезжавших в определенный период времени в Россию, может, выделим среди них явно подозреваемых… Ну, отправим отпечатки пальцев трупа в ФБР… Во-первых, хрен чего толкового получим в ответ. Во-вторых, о выдаче остальных можно и не мечтать.
— Однако найти оружие — надо! — с убежденной горячностью воскликнул полицейский начальник и даже ударил по столешнице стола маленьким сухим кулачком.
— Иди в чистое поле, ищи там ветра или клад, — подал сдержанную реплику Кирьян.
— А я вот что вам скажу, — подал голос доселе скромно молчавший руководитель следствия в голубеньком форменном костюмчике — Все дело в демократии этой сраной, вот отчего и мы тут… — Покосившись на свой погон, он стряхнул с него брезгливо налетевшую с волос перхоть.
Шеф ГэБэ столь же брезгливо покосился на его погон. Ранее гражданские юриспруденты от юстиции удовлетворялись петлицами на лацканах пиджаков, ныне вельможные распоряжения отчего-то возвели их в сомнительный ранг военнослужащих, хотя генерал от следствия вряд ли бы управился в командовании и со взводом пехоты.
Главный следователь был расслаблен после обилия многочисленных и коротких, как выстрел, тостов, но мысли свои излагал неторопливо и вдумчиво, не теряясь в логике.
— Случилось бы такое в Советском Союзе? — продолжал он. — Ай, нет! Сидел бы этот Агабек в своем ауле, либо в тюрьме, пахали бы на наших нивах ростовские трактора, американские снайперы упражнялись бы на своих президентах, мы бы всей страной искали похищенный пистолет «Макарова» из кобуры подгулявшего участкового, уважаемый Кирьян руководил бы процветающим совхозом, а Отец Федор правил свою обедню…
— Вряд ли… — шепнул Федор Кирьяну на ухо.
— Не согласны? — неприязненно прищурился высокопоставленный следственный работник, узрев иронию в глазах священнослужителя.
Кирьян и Федор переглянулись. Они понимали: люди за столом собрались ограниченные, но далеко неглупые, и в общении с ними следовало проявлять недюжинную осторожность. Впрочем, им было не привыкать к такой компании… Причем — с детства.
— А я — отвечу! — с мягким напором произнес Кирьян, пристально оглядывая на собравшуюся за угощением братию. — Только прошу выслушать внимательно. Мы все здесь из СССР. Из страны, перед своим крахом отчетливо стремящейся к демократии. И это стремление в его крахе и выплеснулось. Миф демократии уничтожил страну. И какую! Последующие историки будут живописать ее, но никто не сможет поверить, что когда-то существовало общество равных. Те жалкие привилегии, что получала ее элита, будут казаться смехотворно-скромными в своих масштабах. Когда-то я сильно сомневался в ценностях этого утраченного общества… Но сейчас, с вершины возраста, понял, что оно собой представляло. Фантасмагорию. Государство, которое не могло существовать в принципе при жадности, индивидуализме и порочности усредненной человеческой натуры. Однако оно — существовало! И демос, народ, в нем поневоле своей общностью смыкался с властями, с их волей, с их посылами. И государство крепло. Репрессии, жертвы, миллионы погибших, грандиозные стройки, новое искусство… Что в итоге? В итоге — эра усредненного, может, и убогого благоденствия. Медленного, но развития. В итоге — семидесятилетний, обремененный ошибками подросток… Уже привыкший к благости мирного времени, умеющий обороняться, созидать, но еще нищий, растерянный, оглядывающийся на другого взрослого, что процветает за океаном… За его, кстати, подростка, счет… А кто этот взрослый? Это — циничный негодяй, бандит и растлитель, которому очень нравится все, что ныне подростку принадлежит. А родители подростка ушли, оставив ему огромное наследие. Теперь он — один. И вот — оказывается лицом к лицу с увещевающим его негодяем. Тот охотно предлагает ему сладости: булку с хилым куском телятины вместо домашнего пирога, неведомую химическую кока-колу взамен кваса, и даже вдохновляющий невесть на что кокаин… И вбивает в голову подростка принципы равнодушия ко всему, религию денег, порнографию и культ силы… Много ли умения надо опытному бандиту, чтобы увести с тяжкой, но верной дороги доверчивое молодое существо? Увел-таки! Но теперь дурман спал. Теперь главная задача: оторваться от этой цепкой руки и проложить себе свой новый путь. Прежний — непроходимым сорняком зарос. Разрушили СССР западные варвары! И ныне на нас надвигается англо-саксонский фашизм!
Все долго молчали.
— Вот, прорвало тебя, — буркнул недовольно Федор.
— Да, — качнул кустистой бровью прокурор. — Вот и у меня впечатление, что с этим капитализмом нас крупно на…грели! Это — если интеллигентно…
— Хорошо, Кирьян, если сумеешь удержать свой форпост, — угрюмо проронил гэбэшный генерал. — Кстати, стрелки эти американские, коли душой не кривить, полезный почин устроили, и — в твою, Кирьян, пользу… Только нам, слугам государевым, этот почин боком обернуться может. Выводы последуют.
— Какие еще выводы? — встрепенулся прокурор. — Главное — избегнуть ненужной шумихи. А вывод такой: в благополучном, напрочь лишенном проявлений активной преступности районе, произошел казус… — Он протянул просительным жестом руку в сторону Отца Федора. Вопросил: — Ведь в газетах пишут, что у вас практически нулевой показатель криминала, верно?
— Ну, раз так написано в газете, думаю, это правда, — ответил тот. — Насколько я понимаю, неправду в газетах не пишут.
— Во-от! И вдруг — гром среди ясного неба. Замечу: на границе вашего района, не внутри… Его причины органами выяснены. Есть трупы, да. Однако соболезнований родственникам потерпевших от прокуратуры, заверяю, не последует по определению. Как и от других уважаемых ведомств, в чем не сомневаюсь. Другое дело — висяк, претензии Москвы…
— Преодолеем! — сказал уверенно полицейский начальник. — Вообще… думаю… снайпер был один, великий самозабвенный мастер, движим личным мотивом, убит при исполнении, винтовку найдем…
— Подходящую… — буркнул шеф государственной безопасности. А затем, поразмыслив, сказал, словно рашпилем по жести прошелся: — Много болтаем! Нечего выносить пошлую криминальную разборку на уровень теории заговора! И приплетать к ней технический пожар на спиртовом производстве, как и аварию частного вертолета. Себе дороже. — Окинул собрание стылым испытующим взором. Глаза его были подобны пуговицам, как у снеговика. Тонкие губы сомкнуты, упрямый квадратный подбородок надменно вздернут. В портретном сходстве он напоминал истинного, далекого от киношного стереотипа, шефа гестапо Мюллера.
