— Конструктивно мыслите… — услужливо поддержал его, поправив очки, руководитель следствия. И, торжественно пристав, прибавил, подняв бокал: — Давайте за славный СССР, нас выпестовавший… — Кивнул на Кирьяна. — Замечательно ты сказал о нем, дорогой отныне мой человек, не зря прослыл везде хозяйственником, каких уж нет. В премьеры бы тебя… А вас… — Обратил взор к Федору. — Вообще — в патриархи! — прости меня, Господи… В общем… ваше здоровье, господа…
АРСЕНИЙ
Болела голова, тошнило, ныла поясница и некогда перебитая ломом в стычке на зоне кость ноги.
«Скоро только болезни будут напоминать мне о моем существовании», — подумал Арсений, откидывая одеяло и с трудом вставая с постели.
Завтракать не стал — мысль о еде вызывала отвращение. Выпил настой шиповника, закурил суровую, как чертополохом набитую, кубинскую сигарету.
Пасмурный серый день за окном, облетевшие деревья, сырые тротуары удручали глаз, не хотелось покидать уютное кресло, вынимать ноги из теплых домашних валенок, но в очередной раз надлежало совершить усилие над собой: побриться, расчесать седую гриву, одеться и ехать в город на тяжкое испытание, именуемое «сходкой».
Смотрящий прислал своего подручного проныру под вечер, передал, что ждет его, Арсения, сегодня в полдень, и такое указание не обсуждалось.
Причина сходки была ясна: в крае гремела гроза. Вчера неизвестные снайперы уничтожили Дагестанца, перебили кучу его прихвостней, спалили завод и лабораторию по производству наркоты. Урон воровскому сообществу вышел сокрушительный: многие планы обратились в прах, заклинило намертво экономические механизмы местного криминала, пропали огромные деньги.
Арсений невольно улыбнулся, с холодным удивлением постигая свое удовлетворение от содеянного.
Судьба и характер отвели ему участь вора, но разве мог он предположить, что веселая и разухабистая жизнь разбойника и ловкача, независимая и яркая, приведет его на высшие этажи в иерархии земных темных сфер, в тиски каждодневных обязательств, определенного рода дисциплины и поведения. Главные же принципы иерархии: голый расчет и абсолютное небрежение человеческими ценностями. Что есть эти ценности? Например, — любовь. К людям и к этому миру. Но кто из воров любит людей и этот мир? Воры любят только себя. А вот он — нет… Основа его жизни — Кирьян и Федор, их семьи, их община. И что, собственно, держит его в кадке уголовного дерьма, что принуждает играть обрыдшую роль законника? Исключительно — необходимость влиять на события, способные нанести ущерб его родным людям. И, главное, они-то это понимают всецело, и благодарны ему.
«Шестерки» уже хлопотали во дворе, разогревая машину, открывая ворота и сторожа улицу в появлении разного рода нежелательного элемента, способного осложнить беспрепятственный выезд сиятельного криминального авторитета с его территории, обнесенной чугунным забором.
Забор утянули со стройки, затеянной на месте сноса старинного особняка, чью территорию он более века огораживал. Маковки пик и литые вензеля перекладин были облеплены палыми листьями осени. Такая же осень царила и в душе Арсения.
Натягивая на себя теплый свитер, он призадумался, вспоминая лицо вчерашнего ходока от Смотрящего. Рожа обычная, каторжная, никаких особенных чувств и эмоций на ней не читалось, но в водянистых глазках что-то нехорошее промелькнуло… Неужели вычислили истину, волки? Неужели уяснили его игру?
Он снова выглянул в окно. Да, бойцов у него — целая ватага. Но что от них проку на толковище? Им и носу туда сунуть не дадут. А коли тягчайший приговор выносится, от него и полк автоматчиков не спасет. Жалко, если побьют ребят куража ради после того, как петля их хозяину шею перехватит. Но ведь того они и заслужили, стремясь к благам неправедным, к хлебу пышному, горячему, но легковесному, как нынешние ватные батоны из новомодных коммерческих пекарен. Только от чего мысли такие? От привычного недоверия ко всему и ко всем? От столь же привычного ожидания худшего? Вероятно. Однако если в былые времена подобные сомнения сопровождались страхом и сочинением уловок, то сейчас он спокоен и тверд, как тот самый стылый чугун ограды. Что будет, то будет. Он сыграл в игру под названием жизнь, и выиграл ее. У него есть, чем оправдаться перед Богом, и есть кому оставить нажитое неправедно, что в праведные нужды пойдет, вернувшись на круги своя… Есть те, кто его отпоет, похоронит и отплачет, кому он нужен и дорог. Да и опротивели ему эти тяжкие утренние пробуждения, когда вместе с осознанием себя в этом мире — некогда радостном и влекущим к его познанию, сразу же очухиваются задремавшие хвори, тотчас принимающиеся за усердную грызню исстаревшей плоти.
Итак — чего бояться? Только одного — чтобы убийцы не оказались проворнее, чтобы избежать их насмеяния над его телом. Но уж тут-то он их упредит, огорошит… Их слабость — в желании выжить. Его сила — в готовности умереть.
Сбор проходил в доме Смотрящего, опоздавших не было. Уселись в просторной гостиной за длиннющим столом. Стаканы, салфетки, пузырьки с питьевой водой на пластиковых тарелках, — обстановка напоминала совещание менеджеров в банковском офисе.
Только персонажи, неторопливо усаживающиеся на массивные стулья, своими лицами и манерами явно к категории коммерческого люда не относились, это были представители особой человеческой породы. Жесткие маскообразные лица без мимики, настороженные взгляды исподлобья, дыхание затаенной угрозы от каждого, скупые, выверенные жесты.
Вожак — Филат, — дородный, как откормленный хряк, основательный и важный, будто чинуша, восседал во главе стола. Страдающий циррозом Хорь, желто-зеленый, как вампир, неотрывно глядел куда-то в пол, словно отстраненный от всего происходящего. Широкоплечий, с кулаками-чушками Урал, что-то шептал на ухо кивающему ему Трофиму, — костлявому субъекту неопределенного возраста — такому можно быть дать от тридцати до шестидесяти. Трофим почесывал озабоченно расплющенный нос. Акробат — некогда виртуозный карманник, а ныне — желчный кощей с клюкой в дрожащих пальцах, по-орлиному зорко постреливал взглядом на собрание. А элегантный, в пиджачке в крапинку, Дипломат с золотым перстнем, ухоженными ногтями и прической — волосок к волоску, выказывал снисходительное равнодушие к процедуре совещания, искоса поглядывая на свои плоские, белого золота, часы. «Быки» Смотрящего стояли у стен: бритые головы, тяжелые мускулистые торсы, свинцовые взоры из-под надбровий, выпирающих костными мозолями — наследством от кулаков, песочных боксерских мешков и кастетов.
— Новости всем известны, — на коротком деловитом выдохе поведал Филат, рассеянно глядя поверх голов. — Потери наши такие, что ум за разум заходит. Дело налаживали годы, сгорело оно за час. Дагестанец, хоть и пиковой принадлежности, работал без косяков, в сторону не вальсировал. Замены ему нет. Вопрос: отчего так случилось? Мы знаем, кинул он американцев. По понятиям кинул, по своей масти, с отстежкой в общак, все по ниточке… Знаем, что ждал ответа. Не такого, конечно… Скажу честно: по существу ответ мне нравится. Красиво, да и не спросишь. Ни по сути, ни по нашим возможностям, тут щеки раздувать не будем, тут воевать если кто и способен, так Служба внешней разведки. А она и своих предателей трогать очкует, так что тема закрыта. Но! Готов поверить: своей силой американцы много чего учудить бы на нашей земле смогли, да и учудили, но провернуть такое без здешней поддержки — это — никак! И кто оспорить мое слово хочет — со вниманием выслушаю, не стесняйтесь.
