— Пришли чисто, ушли чисто, — подал реплику Хорь, вскинув на окружающих безразличные, как стеклянные бусины, глазки. — Ну, с магазином этим светанулись, единственно…
— Правильно, но кому это выгодно? — подал голос Дипломат. — Кто на этом выруливает свой интерес? Отсюда следует и плясать. Но искать среди нас измену…
Филат остерегающе поднял руку:
— Ты погоди… Ты верно заметил: кому выгодно? А я отвечу: соседям Дагестанца. Они ему не раз кислород обрезали. И нам, кстати, тоже. С давних пор. По всем раскладам. А почему? Настала пора разобраться.
Глаза присутствующих как по команде обратились к Арсению. Повисла пауза.
— Ну, — проронил он, равнодушно встречая скрестившиеся на нем буравящие взоры. — Намек ясен. Но перед кем из вас я за этот народ хлопотал? Что там — мне близкие с детства, не скрывал. Но дело с чувствами не путал. Остерегал вас? Так и правильно остерегал: они тоже свой интерес с сантиментами не мешали, и свою оборону крепко обставляли: подвязками в правительстве, прикормом ментов с большими звездами… Кроме того, своих бойцов у них — туча, бодаться — себе дороже. А что я в их церковь хожу, дело мое и святое. Или кто-то заявит, что я с того хозяйства мзду собираю втихаря? Интересно было бы услышать.
— Мазу ты за них держал, брат, — поиграл налитыми плечами Урал. — Не надо нам напильником по мозгам… Другое дело — исподволь, аккуратно. Но, если с них и была недостача, то иными заслугами ты гасил ее наглухо. С Дагестанцем тоже ровно бортами расходился, но, так понимаю, с этой новой химической дури началось у вас рогование, не по нраву тебе она пришлась, а от того сейчас и вопросы…
Так! И дружок Урал решил сыграть в две колоды, осторожничает… Что же тогда изобретет хитроумный Дипломат, тоже его всегдашний союзник?..
— Конечно, мы все понимаем, — раскованно произнес Дипломат, получив на свой обращенный к Фролу взгляд, поощрительный кивок от него. — Влечение к церкви, родственные связи… Это — нормально, это — скажу без балды, свидетельствует о высоте духа… Когда не идет в пику обществу, замечу. Теперь. «Стиры», предположим, сегодня раскинулась в пользу «кентов» нашего товарища. Вопрос один: с его ли руки? Не уверен! Да и вообще весь этот сход мне странен… Не вижу подступов к сверхзадаче: к предъяве! Коли идет такой базар, надо конкретно! Где доказуха?
— Во-от! — добродушно протянул Филат. — Правильно. Мы — не гопота, не фраера с угла Третьей фанерной и Четвертой картонной, мы — народ штучный, и потехи ради сажать друг друга на перо за воздушные грехи не станем. Да и вообще мы — из того поколения, которое знает, зачем мнут газету…
Он открыл лежащую перед ним кожаную папочку, надел узкие роговые очки, отчего предстал внезапно в образе дородного властительного бюрократа, и вытащил из папочки листы с ксерокопиями документов.
— Любуйтесь! — тряхнув листами, рассыпал их по столу. — За два дня до этого тарарама Дагестанец отдает по бросовой цене две трети своей земли своим соседям. Деньги ими перечисляются. Куда? В какой-то оффшор. Пробили оффшор. Владелец — подставное лицо. На следующий день деньги уходят в другой оффшор, потом — в следующий, оконцовки не найдешь в принципе. Через какой банк крутится эта карусель? Через твой, Арсений! Ты скажешь: ну, и что? Дал свой банк своим людям, пользуйтесь, я и вам, братве, безо всякого навара его предоставлял… Верно! Только никаких документов Дагестанец не подписывал! Тому — десяток свидетелей! Да он и не сумасшедший, чтобы за бумагу гнилую продавать твердую почву под ногами… Все — липа! Качественная, спору нет…
— Назначай экспертизу… — насмешливо произнес Арсений. — Вообще… как мент разглагольствуешь…
— Это сравнение я тебе запомню, — терпеливым тоном произнес Филат. Все лицо его собралось жирными сосредоточенными складками, и теперь он напоминал огромную сытую жабу, выползшую из реликтового океана. — Добавил: — Я понимаю… Бодаться бумажками с Кирьяном, у которого все суды им же писанными приговорами заряжены, время тратить. Но — едем дальше. За те же два дня до известного события ты звонишь Дагестанцу и просишь его укрыть на стоянке завода фуры со сжиженным газом, якобы, твоими пацанами лихо уведенные. Что ж, услугу вору он оказал, даже цену предложил козырную, товар ходовой, но ты его о времени попросил, чтобы подумать, — может, где-то поярче выгорит… Так?
— Так, — сказал Арсений, сознавая, что отпираться здесь беспомощно.
— Вот тут-то и фокус, — произнес Филат внезапно тепло, хотя лицо его было неприязненно, словно в кулак сжато. — Никто, милый друг, эти фуры не угонял. Ты их купил. За нормальную рыночную цену. Вдалеке покупал, у своего человека, Николая Борисовича, по хитрой схеме, но мои парни все раскопали. И все встало на свои места. Дагестанец приютил у себя бомбу. Дальше, почтенные мои товарищи, объяснять вам нечего. Разве — насчет американцев? У Кирьяна с ними — давняя дружба, вот и решил он раскинуть свой пасьянс, где джокер — его карманный вор в законе… Помог он своим заокеанским друзьям, так полагаю. И привел сюда душегубов, и приютил, и вывел обратно… Но — не том сейчас разговор. Что ответишь, Арсений? — Снял очки, небрежно бросил их на полированную, без пылинки, гладь стола.
Арсений спокойно и лениво оглянул подавшегося в его сторону тучным корпусом Смотрящего. Презрительно было лицо Филата, тяжелы набрякшие веки и нижняя чуть оттопыренная губа, злобен и высокомерен взгляд темных глаз. Остальные блаткомитетчики отрешенно молчали, понимая, что теперь их собрата способно спасти лишь чудо.
Уловив еле слышное движение за своей спиной шагнувших к нему «быков», ожидающих финальной команды, Арсений внезапно рассмеялся, оглядывая настороженно взирающих на него судей, сказал:
— Кто — Дагестанец? Авторитет, но не вор. И на разбор с ним я право имел по своему усмотрению.
— Пургу гонишь, — обронил Хорь. — Деловой фраер обществу служил, наше благо крепил. А ты благо в дым обратил. Что скажешь против?
— Представление завершаю! Объяснение следующее! — провозгласил Арсений, с изумлением постигая, что произносит слова странным, — веселым и юным голосом, каким залихватски общался более полувека назад с вязавшей его в пэтэушной общаге милицией. И далее, выждав три секунды, вытащил из расстегнутого заранее рукава рубахи гранату, что минуту назад перекатилась у него из-под мышки к запястью, и чье кольцо он надел себе на безымянный палец, обручаясь со смертью.
Граната брякнулась на середину стола, и он с удовлетворением узрел окаменевшие в удивлении физиономии высокого воровского собрания. Именно этакие выражения окружавших его рож он и предполагал…
Затем на горле его запоздало перевилась петля, спинка стула откинулась назад под падающим к полу телом, и тут поверх, обжигая лицо, плеснуло оранжевое, застившее все пространство пламя и — упругая мощь взрыва, поглотившая сознание.
… — Вот что мне нравится, это когда гады сами себя мочат! — говорил один оперативный уполномоченный своему сотоварищу, выезжая на машине со двора Смотрящего, еще заполненного автомобилями «Скорой помощи», патрульного полицейского транспорта и автобусом криминалистической лаборатории. — Наши упраздненные управления по оргпреступности об этот криминал сначала зубы крошили, после — стравливать его стали всякими комбинациями, — что тоже труд немереный, а тут… сами друг друга, по личному почину… Срубили начисто себе голову. Чтоб так — всегда!
