— Папа… Ты ведь здесь будешь скучать, я знаю. Но ты не бросишь нас? Ты сладишь?
Он отстранился, взглянув в глаза мальчика. Теперь в них не было детского светлого доверия к нему. В них стыла тень грустного и мудрого предвидения.
И вот он предстал перед сыном своим, что был выше и благороднее его, и принадлежал не плоти его, а высшему Замыслу.
— Не пугай его, — шепнула сыну Анна, осторожно обняв мальчика за плечи.
— Он понимает меня, — медленно произнес тот. — Он все понимает! Ты читал книгу «Робинзон Крузо»? — спросил внезапно.
— Что? Ну да…
— В ней только мельком описано, как жил Робинзон после возвращения домой, и как он закончил свои дни. Почему-то мне кажется, что на острове ему было легче.
Теперь в этих детских глазах сквозила недетская, испытующая ирония.
— Ты и впрямь хочешь меня напугать? — сподобился на вымученную улыбку Серегин.
— Я хочу торт, — сказал мальчик неожиданно веселым тоном, и взор его беспечно просветлел. — Его сегодня испекла мама. Для нас. Она очень волновалась, и торт подгорел. Она и не знала толком, будешь ли ты у нас за столом…
— Ну, хватит, ты совсем распоясался! — одернула мальца Анна.
— Будешь-будешь! — покачал тот смешливо пальцем перед носом Серегина и — юркнул в просвет двери, навстречу идущему к беседке Отцу Федору, тут же уткнувшись лицом в его рясу и обняв ручонками наставника.
— Ну, что ж, пошли в дом, — сказала Анна.
…Он проснулся в сумрачной тишине зашторенной спальни как всегда — в шесть часов утра, сработал его внутренний, никогда не дававший сбоя, хронометр. Аня и сын спали в иных комнатах просторного особняка Его Преподобия, ставшего отныне и его жильем.
Еще вчера он не знал, куда его определят, как все сложится, да и не знает он этого и сейчас. Знает другое: прежде, чем в его спальню войдет его женщина, должно пройти время. То время, что докажет такую возможность.
Что ж, справедливо. И — в согласии с понятиями, установленными на этой земле, где теперь предстоит не приживаться, а жить. Получится? Он попробует.
Только этот пронизывающий взгляд сына, игривые и насмешливые перемены его поведения, этот дар его…
Серегина пробрала внезапная дрожь. На мгновение он замер, затем отдернул портьеру.
Картина в окне была завораживающей: небо казалось выбеленным, голые ветви деревьев сплетались кружевом серых узоров, и над всем этим властвовал поглощающий все звуки снег, падающий нехотя и обильно. И все небесное пространство было заполнено им — тихо и раздробленно струящимся из седой вышины.
Зима. Добралась и сюда, на юг. А Джон и Билл сейчас во Флориде… Коралловое море на Ки-Вест, скопища яхт в бухтах, апельсиновые рощи, испещренные оранжевыми шариками плодов; трепещущие на теплом и влажном ветру перья пальм…
Здорово!
Но отчего-то ныне ему милее этот тягуче валящийся с неба снег за надежной каменной стеной, этот предутренний сумрак, предощущение будущего прихода сюда, к нему, — прихода робкого, но неотвратимого и желанного — той, с которой суждено пройти все им предстоящее.
Боже, неужели ему повезло?
2013–2014 г.г.
