Выслушав горестную исповедь племянника об утрате всяческой работы в Нью-Йорке, дядя посетовал на жестокость и пагубность жизни в порочных мегаполисах, куда, по его словам, он не переехал бы ни за какие коврижки. Затем воодушевленно описал прелести здешнего свежего воздуха, рыбалки, окружения бесхитростных сельских тружеников, после чего повел гостей в придорожную забегаловку, где накормил их приличным обедом.
— У меня есть место менеджера по продажам, — поведал он Джону. — Оно просто создано для тебя. Ни у кого из здешних парней так не подвешен язык. А что касается твоего товарища, — кивнул на Серегина, — могу рекомендовать его разнорабочим на местное предприятие по производству ружей…
— Нам необходима работа за наличные, — осторожно произнес Джон.
— Так вы в бегах? — мгновенно отреагировал дядя. — Чек, банк, и вас тут же берут за бока?
— Временные неприятности, — опустил глаза Джон. — И еще: нам нужен дилерский номер для «Линкольна», на машину нет страховки…
— Полагаю, на нее ничего нет, — добавил догадливый дядя. — Что же… — Он отодвинул от себя тарелку. — Я не буду входить в роль старого зануды и читать вам пустые нотации. Я дам «жестянку» на борт, но, если вы влипнете с ней в историю, выкручиваться будете сами. Работа за наличные? Но те люди, на кого будут выписаны чеки, потребуют компенсацию за налоги и за свою причастность к такого рода химии… Ваша участь — сводить концы с концами.
— К этому не привыкать, — заметил Серегин философски.
— Тогда — пошли, — сказал дядя, грузно поднимаясь из-за стола. — У меня есть маленький домик, выставленный на продажу. Триста долларов в месяц, надеюсь, вы потянете…
Так началась их скучная, но благонравная жизнь в сельскохозяйственной провинции, в крохотном городишке, где каждый был на виду и каждый знал каждого. Утром Джон заводил «таун-кар», беспощадно жравший ведра бензина, уезжая на свою службу по охмурению покупателей заезженных колымаг и забрасывая по пути Серегина на его трудовую вахту поденного рабочего. Впрочем, карьерный рост Олега отмечался известными успехами: сначала он подметал заводской двор и вывозил мусор, а после был переведен на должность сборщика патронов, освоив нехитрый станок, матрицы, науку посадки капсюля в гильзу и обжима пули в патроне, что именовалось заумным термином «кримпование».
Заводик был небольшой, состоявший из нескольких цехов, а в подвале его располагался пристрелочный тир, куда однажды Серегин был приглашен хозяином развлечься в испытании модифицированной винтовки. Хозяин считал себя многоопытным стрелком, но, посмотрев результаты стрельбы своего подчиненного, обомлел в восхищении, сказав, что готов подготовить из него чемпиона. Олега тут же перевели на пристрелку оружия.
Вскоре в скромный домик с табличкой «Продается», примкнутой к корявой акации, прибыл новый жилец — Худой Билл, решивший погостить у старых друзей.
Облик его полностью соответствовал определению «ковбой». Голубые джинсы обтягивали поджарые ноги, он немного сутулился, будто провел в седле всю свою жизнь, сапоги из оленьей кожи были окантованы на каблуках и мысках блестящим железом, за воротом голубой плотной рубашки виднелся красный шейный платок, а на голове красовалась шляпа с широкими полями, закрывающими лицо от солнца.
Билл привез Олегу заветную грин-кард и поделился новостями. Новости оптимизма не вселяли. Мафия усердно разыскивала Джона, планомерно отрабатывая все его связи и знакомства, Худой Билл повторно подвергся допросу с пристрастием, сулившим очередное продолжение, и, что печально, итальянский сыск вышел на фигуру Серегина, утвердившись в подозрении его причастности к разбойному налету.
— Тебя считала камера наблюдения, когда ты стоял «на стреме» в Манхэттене, — удрученно поведал Худой Билл. — Фаринелли уже побывали у Хелен…
— И что? — огорчился Серегин за фиктивную супругу.
Худой Билл снисходительно отмахнулся:
— Девчонка никогда не теряла выдержки. Когда на нее навели пистолет, она, не моргнув глазом, сказала, что с этим миром ее связывает только компьютер… А что касается тебя — это был бизнес без перехода на личности… Так что — или стреляйте, или проваливайте. Они потоптались, грязно выругались и ушли. Обошлось даже без оплеух.
— Гены пальцем не раздавишь, — сказал Джон гордо. — Наши предки никогда не утрачивали высоту духа. Когда за ограбление поездов вешали моего прадеда, он попросил плеснуть на веревку духов, ибо та воняла конским навозом.
— Она так и сидит в обнимку с компьютером? — спросил Серегин.
— Увы, — кивнул Худой Билл. — Таких людей много. Они полагают, что жизнь — это, в первую очередь, то, что внутри их, а не снаружи. Чего не скажешь о «макаронниках». Эти — упорны и вездесущи, как взбесившиеся кроты. И копают под нас глубоко и сердито. Ирландцы мне помогли, но покуда я тоже не вычеркнут из картотеки кандидатов на утилизацию. Так что завтра отбываю в Калифорнию. Мне подыскали там местечко для шиномонтажной шарашки, посмотрю, что к чему. Вам тоже советую раствориться. Если выйдут на дядю, присматривайте себе места на ближайшем кладбище. Здесь, кстати, последний приют обойдется вам в сущую чепуху по сравнению с алчным, бессердечным Нью-Йорком… — Взгляд его стал насмешливо-благостен. Продолжил елейно: — Как много тут уютных и живописных уголков скорби… Я даже радовался за вас, когда сегодня плутал в окрестностях, обозревая виды… Мне попались на глаза любопытные эпитафии… Например: «Я так ничего и не понял…» Затем: «Спасибо, все было очень интересно». Или же: «Больше на меня не рассчитывайте». Здесь, кстати, хоронят в гробах, честь по чести, как завещано Библией, а не сгружают золу на развес из общей печки в глиняный горшок.
— Твой ядовитый язык приведет тебя к гибели! — взвился Джон. — Спасите наши уши! Ведь это же ты нас подставил!
— Я могу согласиться с тобой, но тогда мы оба будем неправы, — изрек Худой Билл. — Нас подставила жизнь. А дальше потянулись своей чередой обстоятельства и коллизии. Но разве я не ценю чувство дружбы? Разве я не знаю, что друзей нельзя купить?
— Зато их можно продать… — буркнул Джон. — И купить себе подруг…
— Но зачем же тогда я здесь? — продолжил Худой Билл. — Зачем, рискуя жизнью, привез тебе, мистер Серегин, грин-кард и привет от Хелен? Кстати, она до неприличия меркантильна.
— Ты тоже еще тот жмот!
— Я тяжело расстаюсь с деньгами, поскольку с ними нелегко встретиться, — парировал Худой Билл.
Серегин не найдя подходящего комментария, пыхтя, встал, взял с тумбочки диктофон с записью звякающих «квотеров» и пошел на улицу к таксофону. Он хотел позвонить в Москву, хотел услышать родные голоса, хотел хотя бы на миг приблизиться к тем далям, что казались отсюда, из жизни взаймы, из мрака пресмыкания и безысходности, покинутой землей благословенной. Куда теперь, как нашептывала практическая мыслишка, он мог вернуться, не теряя возможности вновь посетить империалистический ад.
Поговорил с мамой, затем, уже набрав номер Ани, повесил трубку. О чем говорить с ней? О том, что он ее бросил и предал, влекомый загадочными пространствами Запада, оказавшимися тисками? К чему бередить ей душу? У нее наверняка устоялась жизнь, а он своим праздным звонком вновь выбьет ее из колеи… Нет для него Ани, нет!
