— Время прогулки, — сказал старшина. — Хочешь подышать перед камерой? А то бледный, как мел. Удар хватит, а мне хлопоты ни к чему…
Он безучастно кивнул.
В тюремном дворе все было, как прежде: кто-то бродил по нему от стенки к стенке, иные, рассевшись кружками на корточках, курили, иные же, не желая терять формы, усиленно отжимались на бетонном полу. И слышался неумолчный, на полушепоте гвалт многих голосов разговаривавших между собой людей. Они шептались, суетились и перемещались, цепляясь за место под солнцем и за свою индивидуальность, пытаясь выжить в одном из самых первобытных по своим нравам мест на планете. Он ощутил и запахи: пота, дезинфекции, дерьма, ржавчины, хлорки…
Мрачный парень, сидевший, прислонившись к стене, быстро и изучающе посмотрел на него, но, ничего не сказав, смятенно отвел взгляд…
И тут краем глаза он усмотрел, как к нему быстрым и решительным шагом подступают пятеро молодых мускулистых парней. Одинаковых, словно отпечатанных единым штампом, — бритоголовых, насупленных, дышащих отчетливой агрессией. Исключение составлял затесавшийся между их литыми телами худощавый паренек, совсем еще мальчишка, шпаненок, старавшийся произвести впечатление. Он тоже пытался придать своему лицу неподвижное и бесстрастное выражение, что должно было оповестить всех: я крутой. И глядел на Федора с чувством собственного превосходства. Главным же был некто Бык, правая рука Смотрящего, его Федор выделил сразу: принца всех здешних подонков.
Бык смотрел на него с испытующим прищуром. Это был комок мышц, проницательный и злобный деспот, правивший здесь стальной рукой. Сам Смотрящий редко выходил из камеры, предпочитая руководить массами через него.
Федор понял: теперь и сейчас за все подвиги Коряги предстоит заплатить именно ему. Он унаследовал бремя долгов своего друга, и от этого не отвертеться. Вот и объяснение любезности коварного, как и вся тюрьма, старшины…
Стараясь сохранить на лице маску безразличия, он просто смотрел, как пятеро махровых негодяев приближаются к нему. Странно, но отчего-то он не испытывал сейчас перед ними никакого страха.
Бык сблизился с ним лицом к лицу.
— Здорово, Монах.
— Ну? — невольно произнес Федор первое подвернувшееся на язык слово. И произнеслось оно неожиданно зло и равнодушно.
— Сегодня прибыл?
— Как видишь, — ответил Федор.
— Может, курева подогнать, чайку? Ты ж на нуле…
— Нулевых ищи по другим сусекам, — сказал Федор.
— Слышь, брат, чего ты, как еж? — примирительным тоном произнес Бык. — Если ты о Коряге, то нам с тебя за его дела спрос чинить западло. И Смотрящий так сказал. А я здесь, чтобы ты это знал. Понял? — Затем обернулся к своим подопечным, пояснил: — Монах — охренительный пацан! Замочил двух мусоров. Ты, правда, угробил «цветных»?
— Что судьба их решается на небесах, это точно, — сказал Федор. — Подробности пока неизвестны. Но то, что продырявил обоих, вам к сведению.
Пятерка разразилась довольным ржанием.
— А ты, Монах, оказывается, прочный валун, — подытожил, отхохотавшись и вновь привычно насупившись, грозный Бык, хлопнув его пудовой ладонью по плечу. От руки бандита исходили поразившие Федора теплота и уважение. — Будут вопросы — подходи, — сказал Бык на прощание.
«Ну вот, ты и вернулся, Федя», — думал он, входя в бетонный мешок камеры — на удивление пустой.
— Будешь сидеть с тремя мокрушниками, парой скокарей и карманником, — просветил его любезный старшина. — Думаю, общество окажется интересным. Хотя — куда им до тебя! Бандитизм, разбои, оружие, убийства, покушение на сотрудников, побег… Набрал таких козырей, на десяток жиганов пасьянс разложится… Ну, осваивайся!
Федор осмотрелся. Он искал глазами свою койку — самую пропащую, у параши, словно впитывающую и ее вонь, и все миазмы человеческого метаболизма, витающие в камере. Койка у входа, самая сырая и холодная. Летом на ней душно, как в бане. Все его сокамерники — наверняка ушлые урки, и он не имеет права возражать им ни в чем. Убить его они способны мимоходом, просто от скуки или каприза.
Все койки были застелены и явно принадлежали определенным хозяевам. Кроме одной, — передней, нижней, расположенной под зарешеченным оконцем: там лежал свернутый рулоном матрац и стопка белья. Но эта койка не могла ему принадлежать, это была лучшая койка в камере! Ошибка? Провокация?
Он уселся на табурете, положив руки со сжатыми кулаками на чистый дощатый стол. Замок камеры снова заскрежетал, и в нее вошел молодой парень — тот наглый прихвостень Быка, одаривший его на прогулке высокомерием своего глумливого взора.
— Привет, Монах, — развязно сказал парень. — Чего не занимаешь шконку? Пацаны расстарались… Они сейчас все по следакам рассосались, — во, как совпало! Я — Левак, кстати… Слушай, а взаправду вы с Корягой три сберкассы взяли?
— Я с тобой разговаривал? — не оборачиваясь в его сторону, спросил Федор.
— Нет, а чего такого?.. Я ж просто…
— Ты просто заткни свою гнилую пасть, козявка. И если я буду вести с тобой базары, то скажу тебе сам, когда я их буду вести. А если тебя разберет потребность что-нибудь мне поведать, ты сначала попросишь у меня на это разрешения. Усек, гаденыш?
— Да, Монах.
— А если у нас что-то пойдет не так, я возьму острый предмет и сделаю из тебя лейку или дуршлаг, по желанию. Все дошло, до упора?
— Да, я все понял, понял…
— А теперь сделай так, будто тебя здесь нет.
Парень осторожно полез на верхнюю койку и замер там, обиженно сопя.
А Федор, столь же неподвижно, с отрешенным лицом сидя за столом, вдруг испытал впервые за многие и многие месяцы, казавшиеся отсюда, с этого мгновения, долгими годами, внезапное и благостное облегчение, будто отошла от него долгая и неотвязная боль, доселе сковывавшая все его существо. И еще: ему внезапно захотелось улыбнуться. Самодовольно и сладостно. Но делать этого было нельзя. Категорически. Маска, одетая им сегодня, теперь будет на нем вечно.
Так он решил.
КИРЬЯН КИЗЬЯКОВ
Перед защитой диплома в институте, в августе, Кирьян в очередной раз поехал к морю, куда еще в конце весны отвез жену с сыном. Ехал, преисполненный тревожных мыслей о будущем. Райисполком отбирал служебную квартиру, предоставляя ему взамен пару затхлых казенных комнат в коммуналке, а Даша ждала второго ребенка. Предстояла толкотня на общей кухне, мыкания в очередях к ванной, выслушивания нареканий от соседей за бесконечные постирушки… Продать второй камень и купить квартиру? Но жилплощадь в стране Советов продается как кооперативная собственность, а кто его, дворника, примет в кооператив, куда длинная очередь из блатных и денежных москвичей, на важных службах числящихся?
Он оторвался от тягостных мыслей, уясняя, что до заветного домика на море остались считанные часы. Мерно гудели шины. По обеим сторонам дороги простирались бескрайние льняные поля, и легкий ветер подергивал их рябью, как воду волшебных бирюзовых озер. Поля чередовались пастбищами и фиолетовыми плантациями лаванды. Теплую красоту этих великолепных пейзажей осеняло смеющееся в безоблачной высоте полуденное солнце. А скоро дорога уткнулась в поселок с белеными домами, тонущими в густой зелени черешен и яблонь. И тут звеняще и жестко ударила в поддон мотора какая-то железяка, не увиденная им на полотне дороги, потом брякнула по днищу, глушителю и — улетела в кювет.
