Человеку свойственно мечтать стать тем, кем он не является. Но сбывшаяся мечта Федора вернула ему то, что принадлежало по праву.
СТАРЫЙ ДРУГ
И все-таки, как ни убеждал себя Серегин в случайности дорожного происшествия, в душе у него поселилась неотступная тревога. Но с кем посоветоваться, кому довериться? Единственным человеком, кому стоило поведать о произошедшем, был незабвенный шеф из бывшего КГБ — отставной подполковник Евсеев. Что ни говори про представителей коварной и кровожадной конторы, но этот Серегина никогда не подставлял, рекомендовал не откровенничать лишний раз ни со своими коллегами, ни с людьми из разведки, кому передал своего подопечного, и отзывался о секретных службах весьма критично, как о сборищах негодяев. Наконец, они успешно и без осечек, рука об руку, прошли рискованную контрабандную стезю. По прибытии в Россию Олег позвонил ему, но разговор вышел невнятным и пустым: Евсеев сказал, что уже несколько лет пребывает на пенсии, ничем не занимается, а по интонациям его голоса стало понятно, что бывший гэбэшник явно и неотвратимо спивается. Однако, вспоминая некогда логичного, отважного и предусмотрительного опера, Серегин полагал, что, хоть извлеки из него мозг, станет Евсеев функционировать на вошедших в каждую клетку навыках, не ошибаясь ни в анализе ситуации, ни в ее прогнозе. И, поразмыслив, сподобился на повторный звонок, легко напросившись на встречу с проверенным сотоварищем.
Принял его отставник в своей малогабаритной квартирке на Нагатинской набережной, с окнами, выходящими на набережную Москвы-реки, — широкой, стылой и грязной течи, обставленной облезлой бесконечностью панельных коробок — обиталищ столичного простолюдья.
Под низким потолком квартирки теснилась потрепанная мебелишка, пялился из угла пучеглазый телевизор с пыльным экраном, а на столике возле дивана, на свежей скатерке, вокруг обмороженной колокольни литровой бутылки водки, была в изобилии расставлена закуска недурного качества — от семги, салатов, колбас и сыра, до домашних пирожков, чахохбили и тефтелей в томате.
— Жена хлопотала, — пояснил Серегину некогда старший его товарищ.
Олег искоса взглянул на него, тут же отведя взор. Во что превратило время этого некогда подтянутого, широкоплечего, дышащего силой и уверенностью парня… Теперь перед ним покачивался, опираясь на палку, долговязый небритый субъект с облезлой седой шевелюрой, заплывшими слезящимися глазками и алой, в сизых прыщах, физиономией. Был он одет в застиранную теплую тельняшку с надорванным воротом, тренировочные штаны, и почему-то — в тяжелые, с волочащимися по полу шнурками, ботинки.
— Серьезно похлопотала жена, даже неудобно… — промямлил Олег, думая, что при покладистой к пьянству мужа супруге, тот протянет, конечно, куда более своих одиноких собратьев. А потому ему, Серегину, также — одинокому волку, такой образ жизни противопоказан, ибо холостякам, как никому, нужна самодисциплина.
— Думаешь, отчего я в такой берлоге очутился? — промолвил Евсеев. — Обменялся с дочерью. Она в мою «трешку» въехала, я — в ее камеру… Двое ребятишек у нее, муж… Жена с ними живет, помогает… А мне, пенсионеру, и тут неплохо. Тем более, я сюда не жить переехал, а помирать.
— С ногой-то что? — спросил Серегин, кивая на палку.
— А-а! — Отмахнулся Евсеев. — Не люблю о болячках… Присаживайся давай.
Выпили за встречу.
— Ну, что привело тебя к старому затертому пенсионеру? — спросил Евсеев, жадно запивая водку стаканом газировки и добавляя багрянца в залитое нездоровым румянцем лицо. — Неужели — ностальгия по временам былым? Сомневаюсь…
— Я врать не стану, — сказал Серегин. — Воды утекло — мегалитры — с поры давних наших свиданий, много чего произошло, а вот сейчас нужен совет… Только ты мне его дать и способен. Ни с кем другим не поделишься. Придется, правда, много чего тебе порассказать…
— Ну, мы же всегда верили друг другу, — уныло кивнул Евсеев.
— Тогда — слушай…
Слушал Евсеев, глуша водку без тостов, лишь мельком чокаясь с Олегом в паузах его рассказа.
Затем встал, подойдя к окну, долго глядел на мерзлую реку. Произнес, задумчиво поглаживая неверной ладонью небритую щеку:
— Жестокую ты жизнь прожил за прошедший период… Интересную, конечно, да… Только — кому от нее радость?
— А от твоей — кому?
— От моей? Десяток негодяев по назначению отправил… Да и внуки есть… Переосмыслил много. Изжил в себе суету всякую… Карьера, деньги, страстишки мелкие… Все теперь видится чепухой и прахом. А у тебя мною познанное и пройденное — дай Бог, впереди… Впрочем, не к месту разговор, тебя еще гордыня душит и перспективы влекут… Да не отмахивайся, что, мол, в тупике. Ты в обыкновенном техническом простое, он закончится. Так вот — по делу! Ну, что ты со своими надсмотрщиками из разведки делиться своими закавыками не стал — правильно поступил. Если бы они про историю с «црушниками» узнали, восторга на их рожах ты бы не прочитал. И как бы с тобой обошлись — неизвестно. Могли бы и сдать тебя врагу — почему нет? — Обернулся на Олега остро, и он узнал прежний, жестокий и ясный прищур того молодого, стремительного опера из безвозвратного прошлого. — Ты же нарушил все правила игры… Это убийство — ни в какие ворота! Да еще утаил его от шефов… И — утаил тем самым суть своего положения и статуса. Но то — и сам ведаешь.
— Может, раскаяться? — неуверенно предположил Серегин.
— Перед Богом каяться надо, — сказал Евсеев. — А перед этими чертями — все равно, что перед крокодилами: не сожрут, так утопят. Если ты убил врага крокодила, ведь это не значит, что он стал твоим другом? Ну-с, далее. Американцев, понятное дело, такой инцидент огорчил. Что было после? А вот что. Они скоренько вычислили, что имели дело с авантюристом и с двойным агентом, как все двойные агенты в итоге разоблаченным, но крайне нагло вывернувшимся из-под меча возмездия. И что им делать? Умыться от плевка? Это — самой-то могущественной разведке мира? Едва ли. Проще тебя вычислить, убедиться в твоей пустопорожности и — отвернуть тебе башку неформальным способом. Проблем тут, собственно, никаких. Нанять через вторичные каналы агентуры каких-нибудь уголовников и — считай, справедливость восторжествовала. Так что если это — привет «оттуда», нисколько не удивлюсь. Закономерно и — по заслугам.
— А что мне было делать? — спросил Серегин. — Отправляться на заклание в американскую тюрьму? Кто меня оттуда стал бы вытаскивать? Я что — кадровый офицер? Да и от них открещиваются, сам меня наставлял! Это ЦРУ своих из последних сил вытаскивает, а наши… Хотя — какие они мне «наши»… Впутали, суки…
— Ты бы их как-нибудь там… погуманнее… — Стеснительно крякнул Евсеев. — Вырубил бы на часок…
— Ага! Видел бы ты этих лосей!
— Н-да… — Евсеев бросил рассеянный взгляд в окно, затем вернулся на место, вновь разлил водку по рюмкам. Сказал: — Не хотел бы я оказаться в твоей шкуре. К трупу офицеров приплюсовал парочку здешних исполнителей… Теперь на том конце провода могут взыграть самые агрессивные амбиции. Вывод прост: надо куда-то валить. С обязательной сменой документов.
