— Ну, — сказал он бодро, — привет честной компании.
— Ты откуда… это? — донесся вопрос бродяги мужского пола с нечесаной седой шевелюрой и неопрятной, также седой бородой.
— Сломалась машина, заглянул на огонек, — поведал Серегин.
— Но у нас тут это… не автосервис, — хриплым баритоном отозвалась женщина и рассмеялась, закашлявшись.
— Неужели тут не найдется всего лишь запасного радиатора? — продолжил Серегин.
Ответом были сдержанные смешки. Эти выпавшие из норм социального существования люди еще не лишились самого главного спасательного круга на волнах бытия — чувства юмора.
— Выпьешь? — бомж мужского пола протянул ему бутыль с мутной жидкостью.
— Не, — качнул головой Серегин. — Зашитый я, с глотка окочурюсь…
Бомж уважительно и с некоторым облегчением кивнул ему: гостеприимство предполагало серьезный ущерб в дефиците спасительного пойла, примиряющего разум с жутью действительности.
— Откуда будем? — спросил Серегин.
— Сами — из Краснодара, — сказала женщина. — Скитаемся уж три года. Вот… сказали, что тут хозяйство крепкое, община, приютят, мол…
— И?.. — продолжил Серегин.
— Не приютились, как видишь, — ответил мужчина понуро.
— А чего так?
— А как без пьянки? — вступила женщина, вороша поленья подпаленной ивовой ветвью. — Ну, взяли дворниками, с жильем подсобили… Месяц продержались на полном сушняке… Потом — скука пошла… В общем, не оправдали доверия. — Она шмыгнула простуженным носом.
— И чего? Шанса на исправление не дали? — спросил Серегин.
— Там у них местный поп, злыдень, — объяснил мужчина. — Он как бы и отдел кадров. Сказал: коли в рай хотели, а от ада не отреклись, вон за ворота. Может, — легкомысленно пожал плечами, — и прав он…
— А! — судьбу не обманешь, — махнула рукой в ночную темень мужиковатая женщина. — Но коли в поле придется помирать, так ветра отпоют…
— А что у них тут за общество такое? — поинтересовался Серегин, ближе подсаживаясь к огню. — Секта, что ли? Я хоть и проезжий человек, но — интересно…
— Общество, надо сказать, крепкое, — обстоятельным тоном поведал бомж. — Даже, я бы сказал, очень положительное общество…
И пока Серегин, мельком оглядываясь в ночное пространство в ожидании появления в нем огоньков погони, сидел у костра, довелось услышать ему немало важного и нужного о хозяевах той земли, на которой сейчас скрывался. И о главе общины Кирьяне поведали ему бомжи, как о полубоге, правящим здесь, и о Святом Отце Федоре, кардинале местного короля, и о дагестанской орде, обосновавшейся неподалеку.
Пустела бутыль с белесой жидкостью, глаголили беспечные пьяные языки, и лилась в его сознание информация, тут же выстраивающаяся в разнообразные версии…
— Так вот, вызвал он нас на приговор, так сказать, — вещал бродяга обиженным голосом. — И вижу: сомневается, вижу поблажка нам выйти способна… В церкви мы были, ага. После службы. А тут, откуда ни возьмись, пацаненок входит, от горшка вершок. Но серьезный такой, деловой, как сто китайцев… И одет по-поповски, в черное все… И словно не Федор — всемогущий хозяин тут, а он, ребятенок. Меня аж в дрожь кинуло, когда его увидел, сам не знаю, почему… Посмотрел на нас глазами темными, жуткими, словно тысячу лет уже жил, хотя глаза-то серые, да? — Обернулся на подругу, кивнувшую сумрачно. — Ну, вот. И говорит: нечего им тут делать, да и на земле ими все отхожено, если чем помочь — так соборовать их… Повернулся и — вышел. Тут Его Преподобие словно бы сник, как раб покорный, скулами отяжелел, и рек, значит: все, дескать, идите с Богом… Что ж, пошли. И тут мы, вот.
— Что за мальчик такой? — спросил Серегин, испытывая внезапную сухость в горле.
— Мельком-то я его раньше видела, — сказала женщина. — Вроде, малец, как малец. — Но в храме другой он был, состоявшийся…
— Как? — удивленно спросил Серегин.
— Ну, даже не знаю, взрослый, умудренный словно, что ли… — Она повела бровями, подыскивая иное определение, однако в нетрезвости своей такового не нашла и замолчала, понурясь.
«Состоявшийся»… — Эхом отдалось в сознании Серегина.
— Ну, вот, — нарушил тишину бородатый мужчина. — Баба там одна есть, ее это сынок, так слышал. Из Москвы прибыла. Красивая, тут… не отнять. Аней зовут. Добрая девка, хорошая. Я когда у Его Преподобия двор убирал, пирогом меня угостила. Глаза такие… словно смеются…
У Серегина больно кольнуло сердце.
— И что? — спросил невольно дрогнувшим голосом. — В любовницах она у него?
— Да ты что! — хрипло и неприязненно откликнулась женщина. — Его Преподобие… хоть и выгнал нас, но — поделом, слова о нем низкого никогда не скажу… Как сродственница она ему, с женой его не расстается, а жена — художница, картины рисует — залюбуешься! Но — суровая баба, сущий прокурор, отец Федор куда душевнее … Но любит ее — страсть! Я это сразу поняла: мы и церковный двор обихаживали, и вокруг ихнего дома дорожки мели каждый день, можно сказать… Все видела!
Вскоре, преклонившись друг к другу головами у затухающего костра, бродячие люди заснули. Опустевшая бутыль валялась под их истоптанными башмаками.
— Храни вас Бог! — пожелал им Серегин, шагая в нарождающийся рассвет.
Теперь, благодаря, вероятно, Высшим силам, недремлюще надзирающим за ним, он узнал многое, и путь его прояснился. И видел он рытвины почвы под ногами, и колдобины, и знал, что находится в этой жизни не напрасно, и все еще впереди.
Он сумел поспать в какой-то ложбинке пару часов, хотя травяные мошки объявили ему безжалостный джихад, а после нашел ручей, где сполоснул воспаленное, зудящее от укусов насекомых лицо и прополоскал стянутый сухостью рот.
После пошел к дороге, но тут услышал стрекот вертолета. Затаившись в кустах, пригляделся к небу, к кружащей в ней каплевидной голубой стрекозе с затемненным выпуклым стеклом фюзеляжа.
По его душу, точно…
Только какая из враждующих сил его ищет? Община или же кавказский клан, наверняка горящий жаждой мести? А может, в данном случае интересы совпали?
Вертолет прочесывал расстилающуюся под ним местность на низкой высоте, очень тщательно и планомерно. Однако, полет определялся запасом горючего, и вскоре винтокрылая машина, совершив изящный пируэт едва ли не над головой Олега, пошла прямым курсом на базу, растаяв в свежем утреннем небе.
Он же заторопился к трассе. Выхода было два: либо выбираться из кущ природы к опасной цивилизации, либо — затаиться в устроенном убежище, переждав там первоначальную горячку начавшейся за ним охоты.
Он спустился с крутого низкого склона к асфальтовому полотну, притаившись в запыленной заросли высокого боярышника. Противоположная обочина была плоской и заканчивалась уже убранным полем кукурузы с валявшимися на нем редкими гнилыми початками и серыми полусгнившими стеблями.
