Джульетта даже не сопротивлялась. Она лежала на спине, все еще смеясь, пока Салимбени строил из себя дурака, ибо она была уверена, что сегодня он бессилен причинить ей вред. Как бы Салимбени ни старался поставить ее на место, Дева Мария всегда будет рядом с обнаженным мечом, чтобы воспрепятствовать нечестивому вторжению и защитить святое палио от акта варварского святотатства.
Жителям Сиены отлично известно, что сплетня может быть и чумой, и мстителем, - смотря кто пал жертвой слухов. Сплетня коварна, прилипчива и фатальна: раз пометив человека, она не отцепится, пока не испортит ему жизнь. Не добившись успеха в первый раз, сплетня слегка изменится и прыгнет на жертву сверху или снизу. Куда бы ты ни уехал, как бы тихо ни притаился, сплетня тебя все равно найдет.
Впервые маэстро Амброджио услыхал сплетню в мясной лавке. Позже в тот же день он слышал ее, произнесенную шепотом, у булочника. И когда он вернулся домой с корзиной провизии, он знал достаточно, чтобы начать действовать.
Забыв об обеде, маэстро направился прямо в заднюю комнату, принес оттуда портрет Джульетты Толомеи и вновь поставил на мольберт, ибо картина так и осталась незаконченной. Теперь художник знал, что дать ей в молитвенно сложенные руки: не четки и не распятие, но розу о пяти лепестках, rosa mistica
[42]
. Старинный символ Девы Марии, этот цветок считался символом тайны ее девственности и непорочного зачатия. По мнению маэстро Амброджио, нельзя было найти лучшей эмблемы небесного покровительства невинности.
Сложность для маэстро представляла задача изобразить цветок так, чтобы заставить зрителя вспомнить о религиозной доктрине, а не отвлекать соблазнительной органической симметрией лепестков. Это был настоящий вызов, который маэстро принял всем сердцем. Смешивая краски, чтобы получить самые чудесные оттенки красного, он изо всех сил старался думать исключительно о ботанике.
Но это было выше его сил. Слухи, ходившие в городе, были слишком прекрасны и желанны, чтобы не возрадоваться. Говорили, что после свадьбы Салимбени и Джульетты Толомеи Немезида весьма своевременно наведалась в спальню невесты и милосердно не дала свершиться акту чудовищной, невыразимой жестокости.
Одни называли это чудом, другие - человеческой натурой или простой логикой, но независимо от причины все сходились в одном: жених так и не смог выполнить супружеский долг.
Доказательств этой поразительной ситуации, как понял маэстро, предостаточно. С Салимбени волей-неволей приходилось считаться, поэтому многие пристально следили за тем, что происходит в его доме, и выходило вот что: зрелый мужчина женится на прелестной молодой девушке и проводит брачную ночь в ее постели. Через три дня он покидает палаццо и находит уличную проститутку, однако оказывается неспособен воспользоваться ее услугами. Когда мадам любезно предлагает ему разнообразные снадобья и порошки, он в бешенстве кричит, что перепробовал уже все это шарлатанство и ничего не помогло. Все это позволяло сделать вывод, что на брачном ложе он опозорился как мужчина и даже лекари ему не помогли.
Другое доказательство предполагаемого положения дел заслуживало куда большего уважения, ибо исходило из самого дома Салимбени. На людской памяти в этой семье исстари существовала традиция осматривать простыни после брачной ночи, чтобы убедиться в девичьей незапятнанности невесты. Если на простыне не было крови, девушку с позором возвращали родителям, а Салимбени прибавляли новое имя к длинному списку кровных врагов.
Наутро после свадьбы самого Салимбени окровавленных простыней не оказалось, и священным стягом Ромео никто торжествующе не размахивал. Единственным, кто знал о судьбе палио, был слуга, которому приказали в тот же день отнести ларец с шелковым знаменем мессиру Толомеи, извинившись за неблагочестивое снятие его с тела Тебальдо. А когда, наконец, через несколько дней постельное белье с пятнами крови вручили горничной, которая отнесла его кастелянше, а та тут же передала старейшей женщине клана, почтенная матрона с первого взгляда распознала подлог.
Чистота невесты была делом великой чести и требовала, соответственно, искуснейшей подделки, и поэтому по всему городу старухи соревновались друг с другом в составлении наиболее правдоподобных смесей, которые можно быстро нанести на брачные простыни в отсутствие настоящего события. Тут одной крови недостаточно, ее нужно смешивать с другими субстанциями, и у матриарха каждого семейства имелся собственный тайный рецепт и способ распознавания обмана. Подобно алхимикам древности эти женщины изъяснялись не обычным языком, но магическими терминами; философским камнем для них оставалось идеальное сочетание наслаждения и боли, мужского и женского начал.
Поэтому пожилую женщину, закаленную в любом пекле, кроме адского, и познавшую любую науку, кроме колдовства, ни на секунду не обманула брачная простыня Салимбени, пятна на которой явно были нанесены рукой профана-мужчины, и в глаза не видевшего своей невесты после неудачи в брачную ночь. Но, разумеется, никто не отважился заговорить об этом с главой дома, ибо уже все знали, что проблема вовсе не в юной супруге, а в самом Салимбени.
Закончив портрет Джульетты Толомеи, возбужденный маэстро Амброджио явился в палаццо Салимбени через неделю после свадьбы под предлогом, что фрески требуют осмотра и, возможно, реставрации. Никто не осмелился противоречить знаменитому маэстро или беспокоить хозяина по такому пустяку, поэтому много дней художник приходил и бродил по дому, где душа пожелает.
Его целью было попытаться встретиться с Джульеттой и предложить ей свою помощь. Маэстро понимал, что шансов на такую встречу мало, но твердо знал, что не успокоится, пока не сообщит девушке, что она не одинока и у нее есть друзья в этом мире. Однако, сколько бы он ни ждал, лазая по стремянкам, притворяясь, что нашел огрех в собственной работе, молодая женщина никогда не спускалась на первый этаж и никто в доме не упоминал ее имени. Она словно перестала существовать.
Однажды вечером, стоя на самом верху высокой стремянки, в третий раз осматривая какой-то герб и думая, что пора менять стратегию, маэстро Амброджио нечаянно подслушал разговор Салимбени с сыном Нино, который происходил в соседней комнате. Явно полагая, что их не слышат, двое мужчин удалились в эту малообитаемую часть дома, чтобы обсудить один деликатный вопрос, не подозревая, что через приоткрытую боковую дверь замерший на своей стремянке художник слышит каждое слово.
- Я хочу, чтобы ты, - сказал Салимбени своему сыну, - отвез монну Джульетту в Рокка ди Тентеннано и присмотрел, чтобы ее должным образом… устроили.
- Так быстро? - воскликнул молодой человек. - А ты не думаешь, что пойдут слухи?
- Слухи уже пошли, - мрачно отозвался Салимбени, явно привыкший к откровенным разговорам с сыном. - И я не хочу, чтобы дело дошло до бунта. Тебальдо, Ромео, все такое прочее… Да и тебе не помешает на время уехать из города, пока люди не подзабудут эту историю. Слишком много всего случилось в последнее время. Чернь волнуется. Это меня беспокоит.
Нино издал звук, который мог означать только саркастическую усмешку.
