– Ладно, ладно. Иди в комнату. Он спит. Скоро проснется.
– Он говорит уже?
– Нет.
– Странно. Пора уже. Внучки обе заговорили рано. И сразу чистенько.
– Он мальчик. Мальчики позже начинают говорить.
– Ну, не знаю. А на горшок он просится?
– Нет. Пока нет.
Лариса видела, что мама получила подтверждение худшим из своих подозрений. Она, видимо, решила, что ребенок насквозь больной и отстает в развитии.
Когда Лариса вернулась, мама была в ярости.
– Ну, как дела? Устала?
– А как ты думаешь? Это не ребенок, это наказание. Не ест, не играет. Только орать умеет. А я не пойму, что он хочет. Измоталась вся.
– Спасибо, мам.
– Не знаю, что из него вырастет… Ой, Лариса, смотри…
– Да, мам, я знаю. Все знаю. Спасибо тебе.
Наталья Ивановна уехала. Она спешила. Ее ждали говорящие, некричащие, приученные к горшку, спокойные внучки.
Наталья Ивановна, конечно, приезжала. Лариса ее редко просила. Мать, видимо, чувствовала свою вину и после уговоров соглашалась посидеть с Даней.
– А ты мне кто? – спросил как-то Даня у Натальи Ивановны. Ему было уже года четыре.
– Я мама Ларисы, – ответила та.
– А Лариса – это кто?
– Твоя… мама, – выдавила из себя Наталья Ивановна.
– Тогда ты – моя бабушка.
– Нет, я не твоя бабушка.
– А чья?
– Ничья.
– Так не бывает.
Данька насупился, Наталья Ивановна рассердилась.
– Но ты же старая, значит, бабушка. Я буду тебя бабушкой называть, – подумав, сказал Даня.
– Я – Наталья Ивановна.
– Значит, ты бабушка-воспитательница.
– Это еще почему?
– Так воспитательниц в саду надо называть. Ты плохая. Все воспитательницы плохие. И злые. И на мою маму они кричат. Ты тоже на маму кричишь.
Вечером, когда Лариса вернулась, Наталья Ивановна не удержалась:
– Лариса, отведи его к врачу. Есть же детские психологи…
– Мам, ему не нужен психолог. Ему бабушка нужна.
– А отец ему не нужен?
Лариса промолчала. Даня уже спрашивал, где его папа. Она ответила, что он живет в другом городе. Это объяснение сына удовлетворило. Во всяком случае, он не спрашивал, в каком городе, когда приедет… Зато задавал другие вопросы. Однажды он увидел в поликлинике, как женщина кормит грудью ребенка.
– Мам, а ты меня тоже так кормила? – спросил Данька, таращась на причмокивающего младенца и счастливую молодую маму.
– Нет, не кормила.
– Почему?
– У меня молока не было, – соврала Лариса.
– Так бывает?
– Бывает. Ты из бутылочки ел.
– А что еще я делал?
– Много чего.
– А я у тебя родился?
– Да.
– Из живота?
– Да. Почему ты спрашиваешь?
– Ты не похожа на других мам.
– Прекрати говорить ерунду, – рассердилась Лариса.
Мальчик рос. Легче не становилось.
– Когда же это закончится? – спросила Лариса у врача.
– Израстется, выправится, – ответила врач, – он не виноват.
Лариса ей не поверила. Так обычно говорят про некрасивых девочек – «выправится». Но девочки редко «выправляются».
По ночам Лариса плакала. Даня плохо спал. Просыпался в слезах.
– Давай я с тобой полежу? – предлагала Лариса.
– Нет, нет, – плакал Даня.
– Давай я тебе песенку спою?
– Нет, не надо, ничего мне не надо. Уйди, я спать хочу, – плакал он.
Даже когда она подходила, чтобы погладить его спящего, сын сбрасывал ее руку. Если она его укрывала, он во сне спихивал одеяло. Он болел, и она надевала ему на ночь носки. Приходила через полчаса посмотреть – носки валялись на полу.
Данька простудился. Лариса решила намазать ему ноги и грудь. В детстве она любила, когда мама ее «щекотала». Мама хотела растереть как следует пятки, а Лариса не могла удержаться от смеха – хохотала и выдергивала ногу.
– Я же еще тебя не трогаю, – смеялась вместе с ней мама. Это было любимое Ларисино лечение.
Данька терпеть не мог лечиться. Раньше она еще могла с ним справиться. Хотя со стороны это выглядело чудовищно. Лариса садилась ему на ноги, одной рукой держала руки, а другой – закапывала в нос. Данька орал и крутил головой. Тогда она заматывала его в плед, буквально ложилась сверху и держала голову. Никакие уговоры на сына не действовали. Он кричал, как будто его резали. Она промахивалась мимо носа – капли попадали или в рот, или в глаза. Данька заходился криком, когда она тащила его в ванную умываться. И начиналось все сначала.
Но даже «щекотка» ему не понравилась. Лариса растирала стопу, Данька плакал и выдирал ногу.
– Это же весело. – Она пощекотала ему пятку.
– Мне больно, больно, – плакал сын.
– Ничего не больно. Что ты выдумываешь?
– Больно. Не хочу.
– Надо. Еще грудь.
– Нет, нет! – Даня закрывался ручонками и не давал Ларисе его намазать. От криков он заходился кашлем и соплями. У нее опускались руки.
Ларису Даня боялся. Она это знала. Даже тогда, когда она не собиралась его ругать или сердиться, сын забивался в щель между шкафом и стеной и сидел, поджав ноги к подбородку.
– Даня, скажи, что случилось, я не буду тебя ругать, – просила она.
– Нет, будешь.
– Вылезай, хватит уже.
– Не вылезу.
– Скажи, что ты сделал?
Даня утыкался лицом в коленки и вжимался в стену.
– Не надо, не бей меня, не надо! – шептал он.
– Да я тебя не трогаю, – раздражалась Лариса, – что ты устраиваешь спектакль? Прекрати!
Оказывалось, что Данька разрезал занавеску.
– Данечка, вылезай, ну и что, что занавеска. Другую повесим. Это же ерунда. Тебе зачем нужно было?
– Для паруса, – отвечал он, все еще сидя за шкафом.
– Ну и хорошо. Иди сюда. Неужели ты думаешь, что я тебя из-за этого ругать буду?
Даня вылез и шмыгал носом.
– Запомни, я ругаю тебя из-за плохих вещей. Если ты дерешься или меня не слушаешься, а из-за паруса я никогда тебя ругать не буду.
Она чувствовала, что все это бесполезно. Даня ей не верил. Конечно, не верил. Лариса могла наорать и просто так. За то, что недоел, накрошил, намусорил, разбросал игрушки. Потому что она устала, не выспалась и ей вообще все надоело.
