Книга Отрава для сердец, страница 15. Автор книги Елена Арсеньева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Отрава для сердец»

Cтраница 15

Она погладила мягко шелестящую кожу подвязки. Зачем Пьетро оставил это? Забыл? Едва ли. Аретино никогда ничего не забывает и не делает просто так. Здесь есть какой-то смысл!

– Убьешь себя? – повторила Цецилия задумчиво. – Но ведь это смертельный грех. Тебя зароют за кладбищенской оградой, а душа твоя прямиком пойдет в ад.

– Да неужели вы думаете, что моя душа достойна рая после того, как мною обладал инкуб [15]?

– Ну так что ж, – пожала плечами Цецилия. – Святому Антонию тоже являлись суккубы, а он смотрит на нас с высот райских.

– Но ведь он устоял пред обольщениями прекрасных дьяволиц, – запальчиво возразила Дария, и Цецилия лукаво глянула на нее исподлобья:

– Да, если судить по его рассказам. Но ведь никто не знает, что там происходило на самом-то деле. Возможно, Антоний и повалялся в постели с красоткой суккубой, а потом вдруг спохватился, раскаялся – и ну охаживать ее хлыстом, да и себя заодно. И вообще, может быть, дело в том, что он не получил от нее такого удовольствия, которого ожидал!..

Увидев, как медленно приоткрывается рот Дарии, Цецилия спохватилась – и захлопнула свой. Ну и разболталась же она, спаси господи ее душу грешную!

– Удовольствия?.. – тупо переспросила Дария. – Разве кто-то получает от этого удовольствие?!

«О да, да! Еще какое! – едва не закричала Цецилия. – И если бы ты не была нынче ночью пугливой, сонной дурой, ты бы не вешаться утром кинулась, а богов благодарила бы за то, что великолепнейший из всех созданий человеческих удостоил тебя своими ласками!»

Разумеется, она ничего подобного не сказала, а только проронила, поджимая губы, как если бы речь шла не о занятии, кое Цецилия обожала больше всего на свете, а о… ну, скажем, о мытье посуды после трапезы:

– Соитие назначено господом нашим, создателем и вседержителем, для продолжения рода человеческого, однако наш Творец, в неизреченной милости своей, сподобил человека при сем величайшем акте испытывать наслаждение, равного которому нет ничего. Ни-че-го!

Дария смотрела недоверчиво. Потом шепнула, отводя глаза:

– Простите, матушка… то есть, ох, боже мой… простите, ваше преосвященство, но как можно верить на слово? Может быть, сие не более чем распутные измышления тех, кто завидует нашей святой жизни и обетам нашим?

«Если бы так!» – едва не воскликнула Цецилия, ощутив, как увлажнилось ее лоно при одной только мысли о том, каким «распутным измышлениям» предавался нынче ночью Аретино. О, будь она на месте Дарии… И голос ее срывался, когда она наконец смогла заговорить:

– Вот кстати – о наших обетах. Что жертвуем мы господу, когда посвящаем себя ему? Какие даем обеты?

– Какие? Смирения, послушания… бедности, воздержания…

– Да, да, да! – закивала Цецилия. – Мы жертвуем господу свою гордость для смирения, свой ум, свои мысли – для послушания, свою красоту – для бедности. Я женщина, я понимаю, как это трудно… как трудно!

– Да, – робко кивнула Дария. – Да… мне тоже иногда хочется носить жемчуг. О, это так прекрасно! Будь у меня деньги, я заказала бы себе жемчужные четки!

Лицо ее вспыхнуло румянцем, но тут же погасло. Цецилия усмехнулась:

– Жемчуг! И жемчуг, и алмазы, и кружево, и бархат, мягкий, как лепестки роз, и сами эти розы, и сладкое вино, и жирное, хорошо поджаренное мясо, и каплуны, и… и…

Она едва не захлебнулась слюной и сочла за благо прекратить перечисление любимых блюд. Надо скорее позавтракать. А какие мечтательные глаза сделались у Дарии! Бедняжка! У Цецилии на ужин была жирненькая перепелочка с оливками и маринованным луком, а девочка ела сухой хлеб и сухой сыр в Нижнем монастыре. Потом ночь с Аретино… Понятно, что она сейчас душу готова продать за поросячью ножку!

– Что жемчуг! Жених наш небесный хочет от своих невест самого богатого приданого – девственности. Вечного уныния плоти! Уж поверь – он забирает у нас, требуя воздержания, такую радость, что и жемчуг, и кружево, и вкусная еда – ничто по сравнению с этим.

– Вы так говорите… – испуганно шепнула Дария, – вы так говорите, как будто сами однажды… однажды испытали грех!

– Однажды? – недоуменно спросила Цецилия. – Почему только одна?.. – Она благоразумно ухватила продолжение на самом кончике языка и сказала просто: – Я знаю, о чем говорю. Поверь. И слово «грех» тут совершенно неуместно, если женщине приходится выбирать между смертью – или мужчиной. Поверь, на весах небесных любодеяние – сущая ерунда по сравнению с самоубийством!

– О господи… – прошептала Дария, и глаза ее, чудилось, сделались еще больше, засияли еще ярче от нахлынувших слез. – Ох, какая вы добрая, ма… то есть, я хочу сказать, ваше преосвященство! Я всегда думала, что вы меня недолюбливаете, что вам все равно, есть я на свете или нет, а вы… вы…

Она принялась вытирать слезы, что оказалось очень кстати, ибо дало Цецилии время справиться со своим лицом.

Что ж… в приметливости этой девчонке не откажешь. И похоже, она не такая уж простушка, как кажется… нет, все же дура, дура, если считает Цецилию доброй. Быть доброй к своей сопернице?! Да Цецилия своими руками надела бы Дарии петлю на шею, причем выбранная ею веревка не порвалась бы под весом и пятерых таких скромниц! О, если бы Дарии удался ее замысел… если бы чертову Катарину не принес дьявол… как все могло бы сложиться удачно! А теперь – теперь игра проиграна. Даже если начать сокрушаться вместе с Дарией о смертном грехе, загубленной душе и адском пламени, даже если подтолкнуть ее к новой, более результативной попытке… все будет напрасно. Аретино тотчас проведает об этом (ибо нет ничего на свете, что могло быть от него скрыто!) – и не простит Цецилию. Девчонка ему понравилась, ясно. Он сказал, что вернется. И подвязку не потерял, а оставил в залог будущей встречи…

Тут Цецилия вдруг почувствовала, как волосы у нее медленно поднимаются дыбом. Не намекнул ли Аретино, что знает доподлинно: у Цецилии тоже есть такая подвязка! Она сделана из голубого бархата, и подбита голубым шелком, и скреплена золотой застежкою, и украшена крошечными золотыми колокольчиками, которые издают очаровательно-таинственный перезвон, когда, набросив свою фиолетовую накидку и распустив волосы, Цецилия берет магический кубок и открывает книгу заклинаний, бормоча «формулу отречения»:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация