Глава 3
Совращение святой Дарии
Ну и, разумеется, все это было обставлено еще множеством
охов, ахов, и рыданий, и причитаний, и проклятий врагу рода человеческого,
который… ну и так далее, и в конце концов Цецилия преисполнилась уверенности,
что нет ничего более унылого на свете, нежели совращение девственницы. Кое-как
угомонив Дарию приказом лечь поспать (нет, разумеется, в другой келье, в другой
постели, как же иначе!), она стремглав убежала к себе – и дала волю слезам.
Мало того, что Аретино бросил ее ради этой недалекой ломаки, так она еще и
должна была устраивать их новые встречи! Больше всего ей хотелось сейчас
плюнуть на Дарию, на Аретино, а заодно на все монастырские дела, которые
требовали ее неотложного вмешательства. Но слишком многое могло рухнуть, посмей
она не угодить Аретино, а потому несчастная аббатиса собралась с силами и
открыла свой секретер, где лежали перья и бумага. Вскоре с нарочным в палаццо
на Canal Grande
[19] было отправлено достаточно пространное послание. Ответ
пришел незамедлительно. Цецилия, прочитав и подумав, написала снова. Пьетро
снова ответил… Словом, до времени «Ave Maria»
[20] Цецилия только и делала, что
получала и отправляла письма, и к урочному часу дурное настроение ее достигло
своей вершины.
Вдобавок за обедом в трапезной много шумели, а во время
дневного сна две послушницы тайком распевали серенаду, которой их научил некий
баркайоло. Более того! Цецилия узнала, что парня с завязанными глазами
приводили в монастырь, где он тешил пятерых «невест Христовых» всю прошлую
ночь, а потом был, также с завязанными глазами, выведен за монастырские стены.
Ну и ночка выдалась! Не монастырь, а… а… Цецилия не могла подобрать сравнения,
но больше всего она злилась на то, что, оказывается, проспала еще одно
замечательное приключение. Девчонки, конечно, поступили чересчур неосторожно:
простолюдины болтливы, а вдруг тот баркайоло оказался приметлив? Но главное –
это было просто греховное наслаждение плоти без малейших признаков выгоды для
монастыря! Ночь с воспитанницей Цецилии Феррари стоила недешево: до пятидесяти
дукатов, и очень многие состоятельные люди не колеблясь платили огромные
деньги, особенно если за это им дозволялось распутничать в любом уголке
монастыря.
Скажем, находились любители переодеться в сутану и
изображать священника, принимающего исповедь. Молоденькая монашенка красочно
расписывала свои мнимые и действительные грехи, распаляя «священника» до тех
пор, пока он не врывался в исповедальню, которая тут же начинала ходить
ходуном.
Многие предпочитали предаваться страсти на колокольне
(правда, трезвонить среди ночи Цецилия строго запрещала, но на Рождество, Пасху
и прочие праздники, требующие ночного колокольного звона, заранее составлялся
список желающих заниматься любовью под музыку), в трапезной, в подвалах для
наказаний, даже на алтаре! Правда, подобное случалось довольно редко и стоило
вчетверо дороже. На памяти Цецилии такое произошло всего однажды, причем участницей
действа была сама мать аббатиса. И до сих пор при воспоминании об этом
кощунстве у нее мурашки бежали по коже. Все-таки неистовое служение Эросу
сочеталось в монастыре со служением Христу, и Цецилии так и не удалось
избавиться от некоторых «предрассудков».
Словом, наказания сыпались в тот злосчастный день на монашек
как из рога изобилия. И не одной послушнице пришлось отменить ночное свидание,
ибо ей предписывалось ночное бдение в непрестанной молитве, а то и с «жестким
бичеванием». Возмущения, однако, не последовало – Цецилия держала девиц
железной рукою, и многим еще памятна была смерть ослепительно красивой сестры
Терезы. Родом она была с Бурано, и ее продала обнищавшая семья. Кружевница она
была искуснейшая, что весьма ценилось в монастыре, почти так же, как искусство
любви (продажа кружева приносила Цецилии до пятисот дукатов в неделю!), однако
наотрез отказывалась нарушить обет целомудрия и принимать мужчин, которые на ее
красоту слетались как мухи на мед.
К большому удивлению Цецилии, тогда не помогли ни карцер, ни
наказание голодом, ни бич. В конце концов упрямая девчонка умерла от побоев,
прославляя Христа. Ее смерть простили Цецилии, однако с тех пор она стала
осмотрительней и не давала воли рукам. Зато эта внезапная смерть оказалась хорошей
острасткой для других монахинь. И теперь большинство послушниц любую епитимью
воспринимали покорно, изо всех сил стараясь вернуть расположение аббатисы. Так
что Цецилия могла быть спокойна за свое хозяйство, когда покинула монастырь,
чтобы вместе с Дарией войти на борт черной закрытой гондолы, достаточно большой
для двух молчаливых женщин, старающихся держаться друг от друга подальше.
Да, Пьетро Аретино обрек Цецилию и этой каре: самолично
доставить ему добычу! Он обещал щедрую награду, но для Цецилии самой высокой
ценой было его молчание. И если ради этого ей придется держать Дарию, когда
Пьетро захочет возлечь с нею, – что ж, она стерпит и это.
То, что встречу назначили в его дворце, Цецилию не удивило:
роскошь палаццо Аретино невозможно забыть, увидев однажды! Наверное, Пьетро
рассчитывал, что своим богатством он покорит Дарию окончательно. Однако, к
изумлению Цецилии, гондола не причалила к парадной лестнице, массивными
террасами вырастающей прямо из зеленоватой воды Canal Grande, а обогнула дворец
справа, юркнула в какой-то canaletto
[21] и остановилась у скользких гранитных
ступенек.
Их уже ждали. Высокий, гладко причесанный молодой человек в
черном бархатном камзоле, с видом беспечным и наглым подал руки дамам (для
маскировки Цецилия и Дария были облачены в глухие черные плащи с капюшонами) и
помог выйти из гондолы. Цецилия перехватила испуганно-любопытный взгляд Дарии,
брошенный на встречающего, и с трудом подавила улыбку: наверно, Дария подумала,
что это ее грядущий обладатель и – чем черт не шутит – почувствовала к нему
влечение! Но Луиджи Веньер был всего лишь прилежным учеником и секретарем
Аретино – и одновременно доверенным лицом, облеченным особыми тайнами. Однако
ему-то Аретино мог спокойно доверить любую из своих любовниц, а то и всех,
вместе взятых: Луиджи весьма прохладно относился к женщинам, предпочитая
мужчин. Впрочем, услужливый секретарь всегда старался держаться как галантный
кавалер и, распуская слухи о своих невероятных любовных приключениях, не жалел
денег на подарки дамам полусвета, втайне вожделея к хорошеньким мальчикам.
