– На той же, где подобрал и тебя, Филумена! – в ярости
выкатив глаза, крикнул Аретино. – Пошла в дом, ну! Заткни свою пасть, а заодно
и пасть своему младенцу: я и здесь слышу, как орет ненасытное брюхо.
– Да ты и сам ненасытное брюхо! – огрызнулась красавица,
впрочем, подчиняясь и уходя во дворец.
– Заткнись! – рявкнул ей вслед Аретино. – Клянусь, мое
терпение небеспредельно, и Филумене очень скоро предстоит это узнать. Ну а вы
что стали? – грозно обратился он к другим женщинам, все еще разглядывавшим
Троянду, причем две из них пресерьезно спорили, настоящая ли могильная гниль на
ее рубахе или всего лишь краска. – Или тоже хотите узнать, сколько я еще
намерен вас терпеть?!
Его гневный голос, словно порыв урагана, унес стайку в дом,
и на террасе остались только четверо: Аретино, Троянда, Луиджи – и Джилья,
по-прежнему скорчившаяся на ступеньках.
– Полагаю, хватит с нас на сегодня костюмированных балов, –
не то сердито, не то смущенно обратился Аретино к Троянде, беря ее за руку. –
Пора переодеться, голубка. Пойдем!
Он потянул Троянду за собой, но та не тронулась с места. Она
едва удерживала слезы, и, чудилось, только полная неподвижность помогала ей
сохранять внешнюю невозмутимость.
– Ну, что такое? – чуть нахмурился Пьетро, когда она не
подчинилась его воле.
«Такого» было много. Человек десять, наверное. Эти
красавицы, одетые слишком роскошно и слишком легкомысленно, – кто они такие?
Осколки прошлой жизни Аретино, которую он вел до встречи с Трояндой и о которой
ей известно так мало – да что там, ничего не известно? Или это его дневные
игрушки, в то время как Троянда ночная? Слезы едва не хлынули у нее из глаз от
ревности, змеей ужалившей в самое сердце. Но если она чему-то научилась за
время своей многотрудной жизни, так это истолковывать благоприятно для себя любое
знамение божие, любое явление небесное и проявление натуры человеческой. Она
была безмерно одинока в мире зла, и никак невозможно выжить, если только не
пребывать в постоянном убеждении: все, что ни делается, делается к лучшему.
Вот и сейчас, оказавшись бессильной против бури чувств,
среди которых властвовал ужас разочарования, она мгновенно выстроила целую
оборонительную цепочку доводов в защиту Аретино: это, конечно, те самые
женщины, которых он пригрел и подобрал с их малыми детьми (он рассказывал об
этом). А поскольку Пьетро – человек необычайно великодушный, он не может
допустить, чтобы обездоленные женщины чувствовали себя чем-то ему обязанными.
Вот и позволяет им, существам недалеким, не отличающимся тонкостью душевной, с
собой как попало вольничать! Больше всего Троянду ранило, что эти беспутные
создания считают себя вправе тоже именоваться Аретинками. Однако объяснение
нашлось и этому. Они ведь под защитой Аретино, они как бы принадлежность его
дома, а значит… Конечно, она думала, что это ее личный титул. Но ведь Аретинка
– всего лишь слово. Звук пустой! Стоит ли огорчаться из-за слова?!
И она одолела темную печаль в сердце и нашла силы поднять
измученный взор, поглядеть в блестящие, страстные глаза Пьетро, шепнуть:
– Я люблю тебя. Какое счастье снова быть с тобой!..
– Ну вот, так-то лучше! – добродушно проворчал Аретино,
мгновенно успокаиваясь из-за того, что обрел прежнюю покорную возлюбленную, и
мечтая сейчас только об одном: изведать ее покорность как можно скорее. – Идем,
идем же!
Он шагал через две ступеньки, и Троянда еле поспевала за
ним. В мгновение они взбежали на верхнюю террасу, и обоим весьма некстати
показался голос Луиджи:
– Осмелюсь спросить, синьор, но что делать с нею?
– С кем? – буркнул Аретино, не оборачиваясь.
– С Джильей!
– Тьфу! – плюнул Аретино, метнув через плечо яростный
взгляд. – Да брось ее в канал – и все заботы.
Смешались три довольно громких звука: издевательский смешок
Луиджи, жалобный стон Джильи – и протестующий возглас Троянды, которая вырвала свою
руку и отскочила, переводя возмущенный взгляд с Пьетро на его будущую жертву.
– Да ведь она на грани смерти! – вскрикнула девушка.
– Ну и что? Меньше будет мучиться, – хладнокровно заметил
Аретино, спускаясь на ступеньку ниже и пытаясь вновь поймать руку Троянды. Но
та не далась и глядела с таким осуждением, что Аретино вновь взъярился.
– Да чего ты хочешь, я не понимаю? – взревел он. – Ты
соображаешь, за кого заступаешься?! Эта тварь два года назад уже была мною
подобрана точно в таком же состоянии, как теперь… нет, еще хуже, потому что у
нее была чахотка, и, не пожалей я ее, она и месяц бы не протянула. Я поддался
человеколюбию, этой своей знаменитой слабости, дал ей приют, позвал докторов.
Ее вылечили. Ей пригласили учителей. Она ни в чем не знала отказа! Но не прошло
и нескольких месяцев, как она соблазнила самого любимого, самого талантливого
моего ученика, Лазарио Цезаро. Это он назвал ее Джильей, а на самом деле она –
Пьерина, Пьерина Риччья, жалкая плебейка, незаслуженно вознесенная судьбой и
вновь сорвавшаяся в бездны порока. По ее наущению Лазарио украл у меня шкатулку
с драгоценностями на пятьдесят тысяч дукатов – ты слышишь? Пятьдесят тысяч!
Целое состояние, баснословная сумма! – и бежал вместе с этой тварью, которая
тоже прихватила немало из того, что ей не принадлежало. И вот теперь я вижу ее
снова – кучей тряпья она валяется у моих ног и молит о милосердии, в то время
как Лазарио погиб… а мне его так не хватает! – Он резко умолк, словно не в
силах был справиться с дрожью в голосе. – Да мне следовало отдать ее Совету
десяти, чтобы ее вместе с другими ворами без церемоний задушили в черных мешках
в тюремных подвалах Дворца дожей. А я хочу умертвить ее быстро и безболезненно.
Ты сама говоришь, что часы ее сочтены…
– Вот именно! – перебила Троянда. – О Пьетро, разве ты бог,
чтобы решать, кому когда умереть? Будь милосерден, прости эту несчастную, как
прощал своих врагов наш Спаситель и завещал нам. Пусть она умрет в покое.
Откровенная скука выразилась в глазах Аретино.
– В покое! – возопил он, вновь воздевая руки. – В покое для
кого?! Тащить умирающую в мой дом… Кто, позволь тебя спросить, будет ухаживать
за этой рванью?! Я не могу приказать этого ни одному из своих слуг – они убегут
прочь с криками ужаса, да вдобавок у каждого есть свои обязанности.
