Троянда поджала губы. Не то чтобы ей было так уж безумно
жаль Джилью – Пьерину Риччья, тем более что за той водились истинные
преступления. Но она просто не могла позволить, чтобы Пьетро – ее добрейший,
великодушнейший Пьетро! – запятнал себя грехом. Он должен простить Джилью и
дать ей умереть в прощении, спокойствии и человеческом тепле. Если он не
понимает, что поступить следует именно так, Троянда сумеет ему внушить это. И
хоть у нее с души воротит при одной мысли, что придется прикоснуться к этой
куче тряпья, по которой прыгают вши наперегонки с блохами, этой потаскушке и
воровке, именуемой пышным прозвищем Джилья, – лучше уж она запачкает руки
грязью, чем Пьетро – свою душу грехом. И, собрав все свои силы, она выпрямилась
и заявила:
– За Пьериной буду ухаживать я. Я сама!
Луиджи, забыв о своей всегдашней, чуть насмешливой
сдержанности, громко присвистнул. Аретино застыл с раскрытым ртом, а глаза его
метали молнии. Вот-вот с языка сорвутся оглушительные громы… но в этот миг
Троянда, которая прекрасно понимала, как нелепа и уродлива ее размалеванная
физиономия, подняла подол рубахи и принялась вытирать лицо.
Из головы Аретино вмиг вылетели все мысли. Рубаха была
узкая, и Троянде пришлось задрать ее довольно высоко. Ноги ее обнажились выше
колен, и зрелище этих точеных ног произвело на Аретино действие, подобное
хорошему удару под дых. А Троянда, словно нарочно, поднимала рубашку все выше и
выше.
Аретино смотрел, чувствуя сладостную боль в чреслах. Сердце
билось неистово, словно у мальчишки, впервые увидевшего, как раздевается
женщина. А ведь он сотню раз видел Троянду обнаженной, он знал ее тело
наизусть, все его таинственные, манящие уголки… Он и вообразить не мог, что
способен так ошалеть лишь от созерцания двух прелестных ножек!
Что это там она говорила? О чем просила? Да она получит все,
что угодно!
– Хорошо, хорошо! – еле выдавил он пересохшими губами. –
Пусть эта тварь остается. Все, что хочешь! Делай что хочешь, но… только не
сейчас! Потом! – И, чувствуя, что терпение его почти иссякло, что еще мгновение
– и он опрокинет Троянду на террасу и овладеет ею прямо здесь, на глазах не
только Луиджи, Пьерины и ревниво выглядывающих из дверей Аретинок, но и на виду
пассажиров всех гондол, во множестве плывущих по Canal Grande, он грубо поволок
Троянду в дом, мечтая сейчас лишь об одном: поскорее найти хоть какой-нибудь
укромный уголок и раздвинуть наконец эти дивные ноги своими волосатыми, как у
сатира, конечностями.
* * *
Мгновение Луиджи озадаченно глядел вслед скрывшейся паре,
затем пожал плечами. Строго говоря, увиденное его ничуть не удивило: он слишком
хорошо знал своего господина. Однако «святая Дария» имеет на него огромное
влияние… дура, она и не подозревает, сколь много могла бы иметь, подойди к делу
правильно! Вот если бы он, Луиджи Веньер, мог вить такие веревки из Пьетро
Аретино, он уж знал бы, о чем его просить – нет, чего требовать! Но, как
говорится, господь бог всегда дает ожерелье тем, у кого нет шеи! Луиджи чуть не
помер со смеху, когда глупая славянка принялась умолять синьора не совершать
того, чего он и так никогда не совершил бы. Убить Пьерину! Чушь какая! Уж
Луиджи-то прекрасно знает: снова заполучив в свои руки Джилью, Аретино не
успокоится, пока не получит с нее своего долга: она ведь исправно платила, пока
ей не попался на глаза златокудрый красавец Лазарио. А теперь ей предстоит
отдавать еще и проценты… их изрядно-таки набежало за эти два года!
Он перевел взгляд на Джилью, которая пыталась подняться, – и
брезгливо передернулся. Ну и грязна же она! И все-таки придется снова взять ее
на руки и внести в дом, предоставив заботам чувствительной Троянды.
Троянда и Джилья. Роза и Лилия. Ну-ну… О, будь Луиджи
садовником, он четырежды подумал бы, прежде чем соединить эти цветы в одном
кувшине или корзине. Ведь всем известно, что роза и лилия – смертельные враги,
их аромат взаимно убивает друг друга. А синьор Пьетро задумал поселить их на
одной клумбе, то есть, тьфу, в одном доме. Ну что ж, хоть это, говорят,
святотатство, можно смело клясться именем Христовым: очень скоро в палаццо
Аретино развернутся интереснейшие события!
Глава 8
Роза и лилия
Ежели дело обстояло и впрямь так, как думал Аретино, и
Джилья была виновна в гибели Лазарио Цезарино, то она заслуживала ненависти и
презрения, ибо участь молодого человека была ужасна. Сначала его прогнали
сквозь строй бичей, затем полуживое тело привязали к колу и провезли на барке
по Большому каналу, от Святого Марко до собора Святого Креста, хлеща
окровавленную плоть раскаленными докрасна прутьями. И никто не знал толком, был
ли жив Лазарио к тому времени, когда началось собственно умерщвление: его
привязали к лошадиному хвосту и тащили от площади Святого Креста полпути до
Малой площади, и на этой половине пути отрубили Лазарио (или его трупу) правую
руку, а затем, между колоннами Малой площади, отсекли голову и четвертовали.
Троянду ужаснула жестокость казни; однако Аретино и Луиджи
были раздавлены, когда поняли, что все это случилось в Венеции – можно сказать,
совсем рядом! Нет, они не присутствовали при казни некоего Альвизо Бенато – под
этим именем принял смерть Лазарио, но помнили тот день: именно тогда сквозь строй
бичей прогнали проституток, отдававшихся туркам. Лазарио предпочел умереть, не
попросив о помощи всевластного Аретино.
– Почему?! – громко стенал тот. – Я бы спас его, спас,
несмотря ни на что! Или хотя бы облегчил его смерть!
Но оказалось, что Лазарио до последнего мгновения хранил
свое инкогнито. Он обобрал, обманул своего благодетеля, и стыд за содеянное
оказался сильнее страха смерти.
Однако причиной столь жестокой казни Альвизо Бенато стали и
другие преступления. Задержали его в тот миг, когда он под предлогом желания
поцеловать проходившую мимо женщину сорвал у нее с головы драгоценности и
пустился бежать с награбленным. Его схватили. По закону виновного в таком
злодеянии следовало повесить, а потом обезглавить, но еще до суда кто-то узнал
в обвиняемом некоего храбреца – любителя поединков (оба участника заранее
отдавали свои кошельки и драгоценности третьему участнику – судье, так что
потом имущество побежденного переходило к победителю) на базилике Святого
Марко, не раз обагрявшего ее мраморный пол кровью, ибо Альвизо всегда выходил
победителем. Почему он святотатствовал? Бог весть! Прохлада ли его манила, или
очень хотелось попасть в рай, потому что, по венецианскому поверью, умершие
здесь отправлялись прямо в объятия святого Марко, какие бы преступления они ни
совершили на земле… Впрочем, и за это святотатство он был бы всего-навсего
задушен в тюремных подвалах Дворца дожей, однако еще одна подробность его
бурной жизни вскрылась в ходе следствия.
