– Ангела? Видел ли я? Вы имеете в виду ту голубоглазую
красотку, которая у входа в монастырь поцеловала вам руку и попросила
благословить ее? Конечно, это был сущий ангелочек, однако готов поклясться
ранами Христовыми, что в глазах у нее плясали сонмы бесенят!
– Вы приметливы, сын мой, – произнес священник после
небольшой паузы. – Однако я видел другого ангела. Помните, когда мы проезжали
мимо Дворца дожей, то между звонницей и угловой комнатой был натянут канат, по
которому спускался акробат в белых одеяниях, с крыльями, привязанными за
спиной? Если не ошибаюсь, это захватывающее зрелище называется «полет ангела».
– Очень может быть, – равнодушно отозвался Джироламо. – Ваши
взоры, святой отец, устремлены к небесам, а мои – на грешную землю. В то время,
как вы любовались «полетом ангела» (а ведь всякое жонглерство – деяние скорее
бесовское!), я наблюдал за двумя щедро позолоченными сосудами греха. Право,
язык венецианок чрезмерно свободен, а поведение их – легкомысленно. Бьюсь об
заклад, что это были куртизанки! Я слышал, будто недавно сенат решил обложить
налогом всех куртизанок республики. Представьте себе, святой отец, перепись
показала цифру в одиннадцать тысяч! Ужасные времена! Как мы далеки от святости!
Как мы удалились от справедливости! Будущее потомство едва ли поверит тому
пожару разврата, который пожирает народ!
– Да, мир – это поле соблазна, где враг рода человеческого
полной рукою сеет свои плевелы, – философски отозвался священник, однако унять
Джироламо было непросто.
– Но ведь чтобы нарядить и убрать всех этих женщин, всех
этих куртизанок, да и патрицианок, которые тоже погрязли в разврате и роскоши,
сколько нужно золота, сколько жемчуга, сколько зеркал, сколько мехов и
драгоценных камней!
– Ну что же, Венеция очень богата, – с той же смиренной
интонацией молвил священник. – Очень богата. Венецианская монета обращается
всюду; даже в Азове у татар, даже в Китае она имеет право гражданства.
Венецианские дукаты и дукателло, маркичио, николо, гроссы, квартаролло,
гинокиелло, меццанино, цехины известны в целом мире! Войска Венеции,
предводимые гениальными вождями, разбивают неприятеля всюду, где он подымается
против льва святого Марко. Республика растет и крепнет, всевозможные сокровища
притягиваются к ней отовсюду…
– И вместе с этими сокровищами в цветущий организм ее
мало-помалу проникает яд! – сурово перебил Джироламо. – Вот уж не предполагал,
отец Гвидо, что встречу в вашем лице столь пылкого апологета этих растленных
нравов!
– Насколько я помню, о нравах мною не было сказано ни слова,
– мягко, но непреклонно возразил отец Гвидо. – А что касается пылкости… да,
согласен, однако не забывайте, синьор Джироламо: Венеция – моя родина.
– Вот как? – с расстановкой произнес Ла Конти. – Я этого не
знал… а если и знал, то забыл… жаль, жаль… И что же, у вас здесь есть
родственники?
– Был старший брат, однако несколько лет назад я утратил с
ним связь и ничего не знаю о его судьбе. Возможно, он умер. Впрочем, в таком
случае меня известили бы его душеприказчики: ведь я, точнее, Святая
Католическая Церковь в моем лице, его единственный наследник. Скорее всего
Марко, а он купец, отправился куда-то на торги.
– И давно вы не были в Венеции? – спросил Джироламо голосом,
заметно смягчившимся после сообщения Гвидо о предполагаемом наследстве: ведь
Джироламо Ла Конти отождествлял со Святой Католической Церковью, которая
когда-нибудь получит богатства Марко Орландини, его святейшество папу римского
– своего, мягко говоря, дядюшку, – а через него и себя самого.
– Двадцать лет, – печально ответил священник. – Я был совсем
ребенком, когда умер отец и меня увезли в Рим, в обитель. Как ни странно, мы
жили недалеко отсюда. Я смутно помню аббатство Мизерикордия, и мне кажется, оно
не было в ту пору таким большим. По-моему, Верхний монастырь построен позднее.
– Позднее, – согласился Джироламо. – И роскошнее, вы не
находите?
– Наши покои на редкость удобны, – дипломатично выразился
Гвидо. – Но это и понятно: нас ведь ждали, к нашему приезду готовились.
– Ужин был отменный, вино – тоже. – В голосе Джироламо
слышалось явственное мурлыканье. Впрочем, он тотчас спохватился: – Надо
надеяться, этой Цецилии Феррари, о проделках которой я столько слышал, не
взбредет в голову проверять стойкость наших обетов?
Вот будет забавно обнаружить в своей постели какого-нибудь
распутного ангелочка! Но если так… Цецилию Феррари ждет очень горькое
разочарование. Меня, Джироламо Ла Конти, голыми, пусть и хорошенькими, ручками
не возьмешь!
– Аббатиса произвела на меня впечатление весьма умной
женщины, – вновь проявил дипломатичность Гвидо, и только очень внимательный слушатель
мог бы различить легкое дуновение иронии в этом уклончивом ответе. – Впрочем,
нам скоро предстоит узнать, так ли это.
– Предлагаете отправиться в объятия Морфея, отец мой? Ну что
ж, будем надеяться, меня там не ждет никаких других объятий… – Джироламо
хихикнул. – А неплохо я придумал – поговорить в исповедальне, да? Не
сомневаюсь, что эта хитренькая аббатиса следит за каждым нашим шагом и в
комнатах наших есть какие-нибудь слуховые трубы или что-то в этом роде. Поэтому
все беседы, касающиеся нашей миссии, будем вести в этой исповедальне: она самая
отдаленная и уединенная.
– Весьма разумно, – согласился священник. – Ну что же,
кажется, и в самом деле пора спать. Идемте.
Занавеси заколыхались и раздвинулись, и две фигуры – одна в
мирском платье, бесформенная, приземистая, другая в сутане, высокая, стройная,
– обменялись полупоклонами и направились к выходу из исповедальни.
Какое-то время в комнате было пусто, а темноту слабо
рассеивал лишь огонек свечи перед статуей мадонны. Потом огонек задрожал,
заколебался, словно от резкого сквозняка. Статуя качнулась… резко, но бесшумно
повернулась вокруг своей оси, открыв щель в стене, довольно узкую, так что
женщина, которая в эту щель протискивалась, едва в ней не застряла, хоть и была
стройна и худощава.
Наконец она пробралась в исповедальню и, нажав тайную
пружину, вернула статую на место. Очевидно, там, где она только что находилась,
было душно и жарко, потому что женщина стащила с себя чепец и с наслаждением
встряхнула густой массой своих тяжелых черных волос.
