В глазах у Троянды все померкло, она повалилась вниз лицом
на тело Гвидо, но тут же горячие руки Григория подхватили ее, встряхнули – и
жизненная сила перелилась через них в ее тело, заставила очнуться и понять, что
этот голос исходит из темного, надежно скрытого тенью угла и принадлежит не
мертвому, а вполне живому человеку, который наконец вышел на свет, и Троянда
увидела лицо, которое много лет преследовало ее в кошмарах.
Лицо Марко Орландини!
Он приблизился, склонился, заглянул в глаза Троянды.
Григорий резко вытянул руку, пытаясь его остановить. Орландини слабо
отмахнулся:
– Не бойся. Я ей ничего не сделаю. Это она сделала все, что
могла… поквиталась со мной. – Он хрипло усмехнулся. – Думал, не было в моей
жизни дня страшнее, чем тот, когда призрак Анисьи явился передо мной. Но нет…
увидеть любимого брата в петле – это, оказывается, и есть самое страшное.
– Брата? – прошелестела Троянда сухими губами. – Он твой
брат? Монах?..
– Он мой брат, монах. Потому я и продал тебя в монастырь,
что не знал для человека участи хуже. Хотел, чтобы Анисья страдала на небесах,
глядя на твои земные страдания.
– Страдала?! Но ведь ты убил ее – за что же ей страдать еще?
Это ты заслуживал бесконечных мучений! – вскрикнула Троянда.
– Успокойся, Дария, – примирительно махнул рукой Марко. –
Господь и так покарал меня… Куда уж больше! Как это там говорится? «Замышляй и
поступай как знаешь, но помни о последствиях». Да, все правда… а тебе тоже надо
бы запомнить эти слова, хорошенько запомнить!
– Почему мне?
– Да потому, что это ты его погубила, разве нет?
– Это Цецилия, – прошептала Троянда, но Марко покачал
головой:
– Придумала все Цецилия, но ты стала орудием. Ты – монахиня,
которая совратила Гвидо! Цецилия призналась перед смертью в ваших кознях,
ничего не утаила. Мы ведь знакомы с ней давно, еще с того дня, когда я продал
тебя в Мизерикордию. И потом, когда понял, что не призрак Анисьи донимал меня в
тот страшный день, а живой человек, и что только одна душа могла знать обо мне
и Анисье, я снова пришел в эту проклятую богом обитель. Но Цецилия сказала, что
тебя не достать, что ты сбежала к богатому любовнику. Я и не пытался…
Но ты… ты не успокоилась до тех пор, пока не отняла
единственного человека на свете, которого я любил… после того, как умерла твоя
мать.
– После того, как ты убил мою мать, – пробормотала Троянда,
и Марко обреченно опустил голову:
– Убил, да… Но и ты должна была убить меня, а не моего
брата. Почему ты погубила Гвидо?!
– Я не знала, что он твой брат, клянусь! – горячо сказала
Троянда. – Я пыталась спасти монастырь, действовала по наущению Цецилии… да
сгноит господь ее дьявольскую душу.
– Гнев господа ее настиг, – успокаивающе кивнул Марко. – И
она это знала… она так и извивалась вся, будто ее уже поджаривало адское пламя,
когда она ползала у меня в ногах и молила о пощаде. Но разве я мог пощадить ее,
когда увидел, что Гвидо мертв?
Троянда взглянула на него, и слезы навернулись на ее глаза.
Марко слабо улыбнулся:
– Тебе жаль меня? О да… спасибо тебе за это. Я ведь и за
тебя отомстил, когда прикончил Цецилию, верно? Хотя сначала у меня и в мыслях
не было ее убивать. Я угрожал кинжалом, да, но лишь пытаясь заставить ее помочь
мне спасти брата. Я пробрался к ней ночью и так напугал, что она согласилась
провести меня сюда через потайной ход. Я хотел увести его, а ее запереть здесь.
Но он умер… умер задолго до моего появления!
– Он убил себя сам? – спросила Троянда, осторожно касаясь
влажных мертвых волос.
– Да, сам. Он не стал ждать, пока закончатся его хлеб и вода
и смерть придет за ним во мраке. Он шагнул к ней навстречу при свете, без
страха. Как воин. Как мужчина! Он был настоящим мужчиной, а не просто телом в
сутане!
– Да, – отозвалась Троянда, – он был мужчиной…
Что-то шевельнулось рядом. Она подняла голову и почти
удивилась, увидев Григория. Она и забыла о своих спутниках. А ведь они все
время были здесь и слышали каждое слово этого странного разговора. И теперь
Григорий понял – что он понял? А может быть, он толком не знает итальянского и
все, о чем здесь говорилось, прошло мимо его ушей?
Ладно, сейчас это не важно. Надо уходить…
Вдруг Васятка, немо замерший в углу, резко шагнул к двери,
ведущей в коридор, и сделал всем знак молчать. Воцарилась тишина, нарушаемая
лишь дыханием и потрескиванием фитилька в светильнике, и в этой тишине Троянда
отчетливо расслышала торопливые шаги.
По коридору кто-то шел, и не один человек – несколько!
– Ключи! Принесите ключи! – послышался мужской голос.
– Они у аббатисы, – отозвался другой.
– Ну так сходите за ней. Пусть она покажет вам другой ход,
перекройте его. Я сам слышал крик и голоса из этой кельи и должен
удостовериться, что заключенный не сбежал.
– Ну, аббатису им долго придется искать, – пробормотал
Марко, снимая с пояса Цецилии связку ключей. – Да и это – тоже.
– Надо уходить, – прошептала Троянда, – иначе они взломают
дверь.
– Уходите, – кивнул Марко. – А я останусь с Гвидо.
– Останешься здесь? – ахнула Троянда. – Но ведь тебя
схватят, осудят…
– Я уже сам себя приговорил, – слабо вздохнул Марко. –
Уходи, спасайся! Только… напоследок скажи, что прощаешь меня!
Тяжело вздохнув, убийца Анисьи опустился на колени перед ее
дочерью. Опустил голову, и тусклый свет позолотил обильную седину, покрывающую
волосы, которые Троянда помнила жгуче-черными, зловеще-черными.
Слезы подступили к глазам.
Вся жизнь ее, вся ее загубленная, исковерканная жизнь
пронеслась перед мысленным взором… И она заломила руки, замотала головой, чтобы
не слышать тихого, отчаянного рыдания. Ей было жаль его, мучительно жаль, и все
же она не могла переломить себя и даровать ему то прощение, о котором он
просил.
И, верно, Марко понял, что молит о несбыточном. Тяжело
поднялся; не глядя на Троянду, кивнул на темное зияние тайного хода:
– Ну, бог тебе судья. А теперь идите… нет, бегите! –
вскричал он в следующую секунду, ибо в дверь вдруг заколотили чем-то тяжелым:
верно, не найдя ключей, стража принялась сбивать замок.
Григорий шагнул к двери, выхватил кинжал, но Марко преградил
ему дорогу. Глаза его были прикованы к Троянде:
