Мелкая, противная дрожь пробежала по телу. Ничего, какое-то
малое время у него еще есть. Добежать до дому, где он стоял на постое, взять
вещи, деньги. Мало, ох мало денег! Но зато он спасет жизнь, а в Венеции еще
выручит хорошую плату за девчонку. Зачем, в конце концов, делать ее
послушницей? Много чести этой мужичке! Марко продаст ее в услужение, в рабыни.
В монастырские прислужницы!
От этой мысли на сердце сделалось легче. Каково-то теперь
Анисье, так любившей дочь? И каково будет ей глядеть с небес на мучения
маленькой рабыни?
Он думал – а быстрые ноги уже несли по знакомой тропе,
кончавшейся забором-частоколом. Вот выломанная жердь, вот пролаз. Проскочил
сам, протащил за собой девчонку. Она запуталась в полах, упала. Марко зло
дернул за руку… Он знал, что придется ехать все время по лесам, терпеть
всевозможные неудобства и трудности, но всякое неудобство сейчас уже не
казалось таковым. Лишь бы успеть уйти. Вместе с девчонкой. Porco diavolo, но не
отомстит ли он сам себе, взваливши на плечи такую ношу?! Впрочем, дело сделано,
деваться некуда… Как говорят эти варвары: вдвоем в дороге веселее. И снова
мысль о том, как страдает сейчас душа Анисьи, согрела его измученное существо.
Девчонка, покорно семенившая рядом, тихонько всхлипнула. И
Марко вновь пробормотал слова, которым суждено было стать их постоянными
спутниками в этом долгом, мучительно долгом пути от Москвы до Венеции:
– Молчи, не то убью! Эй ты… как твое имя?
– Даша. Дашенька. Я…
– Молчи, не то убью!
Это было все, что он хотел знать о ней. И довольно, довольно
слов!
Часть I
Венеция, 1538 год
Глава 1
Выбор великого Аретино
– Ты совершенно уверен, Пьетро, что больше не хочешь меня?
Молодая дама с распущенными черными волосами, в которых
сверкали алмазные нити, медленно поднимала край своего багряного плаща – так,
что открывалась прелестная ножка в кружевном, туго натянутом белом чулке,
обутая в бархатную алую туфельку. Спереди у туфельки красовался затейливый
вырез, на чулке тоже был вырез, так что виднелись беленькие маленькие пальчики.
Ногти же покрывал густой кармин, и когда пальчики шевелились, они напоминали
каких-то необычайных красноголовых насекомых или тычинки росянки – того самого
цветка, который пожирает мушку, неосторожно забравшуюся в его чашечку. А
впрочем, в шевелении этих хорошеньких накрашенных пальчиков было что-то весьма
волнующее, поэтому неудивительно, что мужчина, раскинувшийся в кресле напротив
дамы, взирал на ее ножку с любопытством.
Дама между тем подтянула свой багряный плащ так высоко, что
над расшитой золотыми узорами подвязкой показалось тонкое белое колено и даже
часть бедра, и бросила выжидательный взгляд на мужчину. Тот поощрительно
улыбнулся, но не двинулся с места. Тогда дама проворно сбросила туфельку и
вытянула ногу над полом. Повертела ею, словно любуясь стройностью лодыжки,
округлостью икры и высоким подъемом, а потом, чуть подвинувшись в кресле,
коснулась шаловливыми пальчиками складок ткани, которые прикрывали заветное
место мужчины, сидевшего напротив нее.
Тот вопросительно вскинул брови, но не отстранился от
будоражащего прикосновения, а только шире раздвинул ноги.
Заметив столь явное поощрение, дама проворнее зашевелила
пальчиками, норовя зацепить шнурки гульфика, и когда ей это не удалось, лицо ее
приняло такое озабоченное выражение, что мужчина не выдержал и рассмеялся:
– О Цецилия, ты прелесть! Ты просто прелесть! Прошу тебя,
продолжай.
Дама удвоила старания и скоро, издав короткий радостный
вздох, зацепила витой золоченый шнурок, дернула за него – и выпустила на волю
мужское естество, но не убрала ногу, а продолжала гладить и ласкать мужчину до
тех пор, пока дыхание его не участилось и он не произнес голосом, в котором
сквозило явное наслаждение:
– Обещай, что ты научишь ее делать так же!
Дама усмехнулась:
– Этому невозможно научить, Пьетро. Это или есть у женщины,
или нет. Что ты будешь делать, если твоя красавица окажется не очень способной
ученицей?
– Я буду дрессировать ее, как жонглер дрессирует свою
собачку. Впрочем, одного раза мне будет достаточно, чтобы уяснить, на что она
способна. Может быть, мне не захочется тратить на нее силы, и тогда…
– И тогда? – переспросила дама, затаив дыхание, но не
переставая между тем трудиться над вздымающейся мужской плотью. – Что тогда,
Пьетро?
– Тогда я попрошу тебя раздвинуть для меня свои хорошенькие…
– Хорошенькие – что? – бесстыже улыбнулась дама. – Ножки?
Или губки?
– И то, и другое, – ответил мужчина. – О-ох, Цецилия! Зачем
ты это делаешь, бога ради? Чего ты добиваешься? Ведь сегодня ночью я должен
быть силен, как десять похотливых козлов, а ты вынуждаешь меня потратить силы
заранее!
– Но мы ведь дадим девчонке вина, не так ли? – вкрадчиво
промурлыкала дама, задирая свой тяжелый плащ так, что стало видно, какого цвета
поросль внизу ее живота: черная, как смоль, и курчавая. – И ничего ведь не
изменится, если с ней для начала побывает не десять, а девять похотливых
козлов.
– И куда же денется десятый? – спросил мужчина, которого, по
всему было видно, этот разговор возбуждал ничуть не меньше, чем распутные
прикосновения.
– Вот сюда, – промурлыкала дама, показывая пальцем на
кудрявое украшение своего животика. – Ну же, Пьетро! Или ты уже сделался стариком?!
Да ведь еще полгода назад ты мог удовлетворить пятерых сестер подряд, а потом
еще хватало сил для аббатисы!
– Просто я боюсь, что если начну с аббатисы, то уже не
захочу касаться сестер! – захохотал мужчина, резко вскакивая с кресла. Меч его
вызывающе торчал. – Ну, так что ты предпочитаешь раздвинуть, моя прелестная
Цецилия?
Цецилия закинула ноги на подлокотники кресла с проворством,
выдающим частую практику, и мужчина опустился на колени меж ее широко
раздвинутых бедер.
