Троянда так стремительно выпуталась из портьеры, что едва
удержалась на ногах.
Надо немедленно предупредить Григория. Но как пробраться в
кабинет? Нужен предлог… какой-то убедительный предлог. И не влетишь ведь туда
просто так, не крикнешь с порога: «Вас обманывают!» Как ни привязан к ней
Аретино, к деньгам он привязан еще больше. Их просто прирежут на месте: ее,
Васятку, Григория… Григория!
О господи, прибавь ума, прибавь хитрости! Ну почему не
уродилась Троянда такой же коварной выдумщицей, как Цецилия или Джилья!
Джилья?.. Ну конечно, Джилья!
Подобрав юбки, она ринулась по коридору с такой
стремительностью, что преодолела линию обороны прежде, чем ошеломленные bravi
успели ее задержать. Они кинулись следом и уже схватили было ее, но Троянда так
жарко выдохнула: «А ну прочь руки! Дело идет о жизни или смерти синьора!» – что
bravi невольно отпрянули, и она без помех преодолела последние шаги по коридору
и на миг приостановилась, чтобы войти в роль.
За портьерой, скрывавшей вход в кабинет, слышался смех.
Похоже, собеседники нашли общий язык.
– После того, как наша сделка состоится, – радушным басом
рокотал Аретино, – мой друг Хайреддин намерен предложить вам войти в долю в
очень выгодном предприятии.
– Каком же? – спросил Григорий. – Хотя по части предприятий
это не ко мне, это к братишке моему. Он у нас парень головастый да оборотистый.
– Правда, правда! – зазвучал незнакомый, глубокий, важный
голос, в котором просто невозможно было узнать наглую скороговорку Луиджи. – Он
произвел на меня очень благоприятное впечатление при встрече, хотя встреча сия
и происходила при самых неблагоприятных для него обстоятельствах. Однако, по
моим расчетам, ему следовало вернуться раньше. Что же задержало синьорино? Ведь
мои люди довезли его до самого устья Борисфена
[47]!
– Спасибо им за это, – отозвался Григорий. – Просто не
повезло брату. Он-то надеялся, что запорожские казаки его выручат, по
днепровским порогам поднимут на север, а уж оттуда он на Русь проберется. Но не
тут-то было. Хохлы – народишко еще тот! Порадовались вместе с Прокопием, что
избавился от неволи, накормили саломатою
[48], напоили горилкою, спать уложили…
а наутро проснулся он в чайке
[49], связанный по рукам и ногам, и не успел
глазом моргнуть, как братья славяне продали его первому попавшемуся татарину за
мешок табаку… правда, говорили, табак отменный!
Аретино и «Барбарусса» захохотали, а Троянда немедленно
преисполнилась к нации, называемой хохлами, самой лютой ненавистью. Экие
коварные, предательские, мелкие душонки! Теперь понятно, почему Прокопий не
верит никому на свете, если свои же, свои, братья русским по крови, способны
предать православного человека за понюшку табаку!
– Ну а что же было потом? Как он выбрался? – живо
поинтересовался Аретино.
– Верно, господь за него заступился, не иначе, – пояснил
Григорий. – Татарин почти тотчас продал Прокопия купцу, который из самого
Багдада вел в Московию свой караван. У него в пути помер толмач, а Прокопий,
сами знаете, горазд и по-турецки, и по-персидски, и по-арабски, не говоря уж о
европейских языках. Батюшка нас обоих обучал, день и ночь твердил, что купец
должен уметь говорить на всяком языке.
– Очень разумно, – пробормотал «Барбарусса», и как ни была
напряжена Троянда, она не могла сдержать улыбки, вообразив, что бы сделалось с
Луиджи, вздумай Григорий заговорить с ним по-турецки. Пока выручало присутствие
Аретино: как бы из вежливости к хозяину дома, беседа велась на итальянском.
– Словом, купец этот полюбил Прокопия за ум и смекалку, ну а
когда тот в Москве свел его с тамошними купцами, знакомцами батюшкиными, и
помог товар выгодно пристроить, багдадец из благодарности отпустил его на волю
и выкупа не взял. Тут мы с Прокопием собрали денежки и снарядились в путь,
ежеминутно бога моля, чтобы отец дожил до нашего возвращения.
– Так вот, о предприятии, – не очень ловко свернул разговор
в сторону от опасной темы Аретино. – Выгоднейшее дело! Великий Хайреддин
предлагает вам ввозить в Россию черных рабов с африканских побережий!
– Чер-ных?! – переспросил Григорий с выражением величайшей
брезгливости в голосе. – Нет уж, благодарю покорно! У нас и своих крепостных
довольно; к тому ж это фрукт теплолюбивый, дохни на него наш русский морозец –
и перемрет ваша Африка. Однако же, господа хорошие, не пора ли нам поговорить о
деле, ради коего собрались?
– Пора, пора, – благодушно, в один голос, отозвались Аретино
и «Барбарусса».
«Пора!» – приказала себе Троянда и ворвалась в комнату,
восклицая:
– Пьетро! Пьетро! Джилья вернулась!
* * *
Немая сцена… Лица: Аретино – с вытаращенными, «Барбаруссы» с
зажмуренными глазами; недоумевающий взгляд Васятки, огненный Григория.
Встретившись с ним взором, Троянда забыла обо всем. Ноги против воли несли к
нему… и он… что это значит, почему и он вдруг поднялся с кресла и медленно, как
бы против воли, двинулся к ней? Еще миг, еще шаг – и…
Визг Аретино отрезвил их, отбросил друг от друга:
– Джилья?! О, гори она в аду! Где она? Троянда, где она
сейчас?
– Пошла к себе посмотреть, целы ли ее платья, – с трудом
вспомнила Троянда заготовленную ложь. – Но она хочет увидеть тебя как можно
скорее. Ей сказали, что ты здесь.
Аретино и «Барбарусса» мгновенно переглянулись, Троянда
поджала губы: ее разбирал какой-то судорожный смех. Да, если бы Джилья и впрямь
ворвалась сюда, никакой тюрбан и рыжая борода не спасли бы Луиджи от
разоблачения!
– Синьоры, – Аретино, с трудом совладав с собою, обернулся к
гостям, недоуменно взиравшим на побледневшего хозяина и неустрашимого пирата,
который выглядел напуганным, как ребенок, – синьоры, наши переговоры под
угрозой срыва. Непредвиденные обстоятельства… я опасаюсь за участь моего
высокочтимого друга Хайреддина, а потому прошу вас перейти в потайное
помещение, где мы будем в полной безопасности. Следуйте за мной, синьоры!
