— Это литературная книжка? Для детей?
— Нет, для взрослых.
— И вы написали ее за время вашего отпуска?
— Нет, я писала ее долго. — «Всегда», — хотелось добавить мне. Я писала книжку, когда в мою дверь не звонили.
— Ваш муж заплатит, чтобы книжку издали. — Это был не вопрос.
— Нет, это мне заплатят, если все сложится удачно. Издатель. Агент рассчитывает продать рукопись.
— Этот агент… Где вы с ним познакомились?
Где-где… Отыскала фамилию в «Ежегоднике писателей и художников».
— В Лондоне. В его кабинете.
— Но вы же говорили, что не живете в Лондоне! — Иджаз своей интонацией будто пришпилил меня к позорному столбу. Он настойчиво выискивал нестыковки в моей истории. — Вероятно, он никуда не годится. Он может украсть ваши деньги.
Я понимала, конечно, что в его мире профессия агента связана, скажем так, с не совсем честными, сомнительными делишками. Кстати, а как насчет надписи «Импорт-экспорт» на его визитке? Лично мне эта надпись вовсе не кажется квинтэссенцией честности. Хотелось возражать, спорить; сравнение с Пятнышки отнюдь не прибавило настроения… Иджаз без предупреждения взял и изменил характер наших отношений.
— Я так не думаю. И денег я ему не давала. Это агентство хорошо известно.
— А где они сидят? — Услышав ответ, Иджаз презрительно фыркнул, а я бросилась на защиту агентства. Хотя с чего я взяла, что офис на улице Вильгельма IV служит доказательством приверженности деловой этике? Иджаз и вправду неплохо знал Лондон.
— Станция метро «Чаринг-Кросс»? — Он высокомерно усмехнулся. — Рядом с Трафальгарской площадью? — И хмыкнул. — Вы рискнули пойти туда одна?
Надо как-то его успокоить. Я предложила гостю печенье. Безусловно, я не ожидала, что он поймет мои мотивы, однако, похоже, его расстроило появление в моей жизни другого мужчины.
— Как Мэри-Бет? — спросила я.
— У нее какая-то болезнь почек.
Я даже вздрогнула.
— Насколько все серьезно?
Он пожал плечами; точнее, не столько пожал, сколько повел, как если бы у него затекла спина.
— Она возвращается в Америку на лечение. Это нормально. Я все равно избавляюсь от нее.
Я отвела взгляд. Такого я не ждала.
— Я вам очень сочувствую.
— Понимаете, я сам толком не знаю, что с ней, — раздраженно сказал он. — Она всегда страдала и хандрила.
— Ну, тут не самое райское место, где нравится жить женщинам.
Да полно, где ему оценить. Он продолжал брюзжать:
— Она хотела большую машину. Я купил ей большую машину. Что еще ей от меня нужно?
Запись в дневнике от 6 декабря: «Иджаз засиделся». На следующий день он вернулся. После того как он говорил о своей жене — и после того, как сравнил меня со своей ненаглядной Пятнышки из славных деньков в Майами, — я засомневалась, стоит ли мне привечать его и дальше. Но он изобрел для себя некую схему и ни в коем случае не собирался от нее отказываться. Мы с моим мужем должны прийти к нему на обед, познакомиться с его, Иджаза, семьей и кое с кем из деловых партнеров. Он говорил об этом проекте еще до моего отпуска, и я знала, что он придает намеченному обеду огромное значение. Наверное, следует сделать для него что-то хорошее, если это в моих силах; по-видимому, он предстанет перед своими клиентами этаким гражданином мира, если сумеет устроить международное собрание, если — будем откровенны — продемонстрирует им своих белых друзей. И вот время пришло. Его невестка уже готовит угощение, сказал он. Надо бы повидаться с нею; восхищаюсь этими женщинами из азиатской диаспоры, их многоязычными предприятиями, стойкостью, с которой они выносят удары судьбы; интересно, чего в ней больше — Запада или Востока?
— Мы занимаемся транспортом, — прибавил Иджаз. — Я приду в четверг, когда ваш муж будет дома. В четыре часа. Объясню, как доехать.
Я кивнула. Нет смысла рисовать карту. С местных станется снова перекроить улицы.
Встреча 8 декабря не увенчалась успехом. Иджаз опоздал, но, казалось, нисколько этим фактом не смутился. Мой муж обошелся приветствием настолько коротким, насколько позволяли правила вежливости, а затем уселся в свое кресло — в то самое, которое недавно будто бы пыталось танцевать. Он молчал, но бдил за происходящим, явно намереваясь положить предел любой непозволительной выходке, будь то от мебели, от гостя или от кого-либо еще. Иджаз расположился на краешке дивана, с пахлавой на коленях, и жонглировал то вилкой, то чашкой с кофе. Сразу после званого обеда, по его словам, чуть ли не на следующий день, ему предстоит лететь в Америку по делам.
— Я лечу через Лондон. Просто хочу отдохнуть. Немного расслабиться, на три-четыре дня.
Мой муж, явно переборов себя, сухо справился, есть ли у него друзья в Лондоне.
— Очень старый друг, — ответил Иджаз, ладонью сметая крошки с брюк на ковер. — Живет на Трафальгарской площади. Хороший район. Вы согласны?
Мое сердце упало; именно физическое ощущение падения — словно с моих плеч рухнули долгие месяцы, на протяжении которых меня лишали естественного света. Когда Иджаз ушел — он долго торчал на пороге, все повторяя указания насчет своего адреса, — я совершенно растерялась и, не находя слов, пошла в ванную, разогнала тараканов и съежилась под струйкой теплой воды. Потом завернулась в полотенце и легла на кровать в полной темноте. Я слышала, как муж — надеюсь, это был он, а не танцующее кресло, — передвигается по гостиной. Порою в те дни, закрывая глаза, я ощущала, что вижу содержимое своего черепа. Вижу полушария мозга — витые, крученые, цвета оконной замазки.
Семейные апартаменты у порта полнились ароматами готовящейся еды и были заставлены мебелью. На всех стенах красовались фотографии, ковры лежали поверх ковров. Вечер выдался жарким, кондиционеры трудились изо всех сил, выплевывая воду, выкашливая споры плесени. Столовые скатерти отсырели и изобиловали бахромой от ветхости; я перебирала эти нити, ощущавшиеся пальцами как нейлоновый мех — или как уши плюшевого медведя; эти движения меня успокаивали, а в целом я сидела как на иголках. Во главе стола восседала огромная престарелая женщина с лошадиной челюстью; точь-в-точь Уродливая герцогиня Квентина Массейса
[5]
, за исключением блескучего сари. Невестка оказалась бойкой и решительной женщиной, каждая фраза которой сочилась сарказмом. Я ее понимала; по лицу невестки было очевидно, что Иджаз рассказывал обо мне и в некотором роде меня подставил; если он разрекламировал меня как свою следующую жену, в глазах невестки я мало чем превосходила, так сказать, оригинал. Ее презрение стало откровенным, когда она заметила, что я почти не притрагиваюсь к еде; но я продолжала улыбаться и кивать, соглашаться и поддерживать общий разговор, покусывая листик петрушки и потягивая «Фанту». Есть, конечно, хотелось, но с этой ретивой невестки станется предложить мне камни на красивой тарелке. Неужели Иджаз, как и прочие саудовцы, уверен, что западные браки ничего не значат? Что мы заключаем брачные союзы импульсивно — и столь же легко разрываем? Или допускает, что мой муж столь же стремится избавиться от меня, как он сам — отделаться от Мэри-Бет? С его точки зрения вечер складывался не слишком удачно. Он сообщил, что ожидал двух директоров супермаркетов, важных людей, обладающих финансами; ночная молитва уже отзвучала, и дорожное движение возобновилось, на Палестина-роуд и вдоль Корниш светофоры искрились зеленым, от Там-стрит до эстакады «Пепси» город наводняли автомобили, но директора запропали. Пот стекал у него по лицу. Пальцы тыкались в кнопки телефона. «То есть он задерживается? А вообще выехал? Скоро будет?» — Иджаз постучал по трубке, посмотрел на телефон, будто воображая, что тот чирикнет в ответ, как домашняя пичуга. «Время здесь никого не волнует», — горько пошутил он, теребя воротник. Невестка передернула плечами и скривила губы. Она не знала покоя, сновала по столовой в своем персиковом шифоне, всякий раз возвращаясь из кухни с новым подносом; должно быть, на кухне суетилась и тайком плевала в тарелки утомленная прислуга. Молчаливая старейшина во главе стола по большей части отвергала еду, пододвигала тарелки к себе и тщательно ощупывала, выискивая пальцами некие только ей видимые признаки; время от времени, стоило отвернуться, очередная тарелка оказывалась пустой. Порой звонил телефон. «Так, они почти рядом», — извещал Иджаз. Спустя десять минут он вновь озабоченно морщил лоб: «Может, они заблудились?»
