– Вы… – бормочет судья.
Только не упади, Прюданс, несмотря на глубину потрясения. Не закрывай глаза, закуси губы: проверь, что это не сон и не галлюцинация. Что эти веснушки и в самом деле существуют. Подумай также, что ты ведь могла и ошибиться. Ведь столько лет прошло. Целая жизнь.
– Это дама из «Протека» по поводу дела Версини, – уточняет секретарша, наморщив лоб.
Хотя она никак не может это объяснить, но все же чувствует, что ситуация странная, необычная, сверхъестественная. Ей тоже не по себе.
Мы пристально смотрим друг на друга. Разглядываем. Я не способна говорить. Он – да.
– Простите… Вы ведь… Ты…
Я хочу ответить, пытаюсь, собираю в кулак остатки энергии, делаю над собой неимоверное усилие, но не выходит. Это слишком трудно переварить.
Невозможно.
– Прюданс? Нет? Да! Ведь ты же Прюданс Мане!
Антонен Дюбуа обращается к своей секретарше.
– Мы учились в одном коллеже. Давно, как вы понимаете.
– Надо же, – говорит дама. – Какое совпадение!
– Если бы я увидел ее фамилию, я бы сразу догадался, – продолжает он с упреком в голосе. – Но вы мне упомянули только о «Протеке».
Кому доводилось терять добрых пятнадцать лет за долю секунды? Внезапно стыд бросается мне в лицо, словно это было вчера. Ноги подгибаются, я ищу окно, какую-нибудь пропасть, бездну, это сильнее меня, ищу выход, но ни малейшего окна нет в этой прихожей, воздуха тоже нет, ни малейшего атома кислорода, я задыхаюсь, на помощь!
– А вы, – вдруг наседает на меня секретарша, которую ситуация живо заинтересовала, – вам фамилия судьи Дюбуа ничего не напомнила?
– Нет, не напомнила.
Наоборот, я пыталась от нее отстраниться. Ведь людей по фамилии Дюбуа сотни, тысячи в каждом городе, спорю, что вашего булочника и моего электрика зовут Дюбуа, а чего вы ожидали, на что надеялись, что я буду умирать всякий раз, как столкнусь с каким-нибудь Дюбуа?
Секретарша надувает губы. Антонен остается неподвижным.
Его волосы потемнели. Он выше, чем я могла бы предположить. Та же осанка, то же обаяние, по крайней мере, мне так кажется – в сущности, я даже не знаю: это суждение женщины под сорок лет или ученицы шестого класса коллежа? У него красивый, значительный голос.
Ну же, Прюданс, опомнись!
Не знаю, что меня смущает больше всего, появление призрака из прошлого или же то, что этот призрак с такой точностью помнит мое имя, мое лицо. Он наблюдает за мной, пристально меня разглядывает.
– Что ж, – говорит секретарша, – работайте, я вас оставляю.
Антонен знаком приглашает меня войти, первым заходит в кабинет и усаживается в свое кресло.
– Ну, садись, пожалуйста.
Он колеблется, открывает рот, чтобы что-то сказать, передумывает, ждет мгновение, потом в конце концов говорит:
– Значит, ты пришла по поводу Версини? У меня уже есть первый отчет «Протека» по «Лексису».
Да, вернемся к «Лексису». Только немного переведем дух, ладно? Мне надо снова сосредоточиться. Перестать быть Прюданс Мане, чтобы стать составной частью дела Версини. Точнее, его ключевым элементом. Вот что у меня на руках, господин судья. Брось взгляд на этот договор. Твои подозрения были вполне обоснованны. Русские, «Лексис», «Реальпром». Змеиный клубок. Все здесь, все.
Он пробегает документы глазами. Выражение его лица меняется по мере переворачивания страниц. Такого он явно не ожидал.
– Спасибо, Прюданс. Это потрясающе. И вправду впечатляет.
– Не за что. Ассистентка Фаркаса, единственная, кто уцелел при взрыве, попросила меня передать эти документы кому следует.
– Какая трагедия. Эти люди готовы на все. Настоящая уголовщина, я в этом нисколько не сомневаюсь. Знаешь, расследование смерти моей предшественницы все еще открыто. Точную причину пока никто не смог установить, но самая вероятная версия – отравление. Я и сам регулярно получаю угрозы.
Он вздыхает.
– Что не помешает мне пойти до конца. А теперь, благодаря тебе, я выиграю драгоценное время.
– Хорошо, тогда я оставлю это у тебя.
Я уже собралась уходить, но он меня задержал.
– Прюданс, ты не можешь подождать десять минут? Надо поместить эти документы в надежное место. И я должен с тобой поговорить.
Поговорить со мной? Зачем? О чем? Э, Антонен, взгляни на меня! Неужели не видишь, что прошлое меня убивает?
– Мне некогда.
– Это важно, я настаиваю. Если не можешь сейчас, назначим встречу.
Он не отстанет, я это чувствую по тому, как крепко он сжал мою руку.
– Ладно, подожду тебя внизу, в кафе напротив Дворца. Но поторопись, пожалуйста.
Спускаясь по ступеням, я ощущаю, как меня охватывает гнев. Ну зачем надо было, чтобы я нашла его в судейском одеянии – уважительным, предупредительным и располагающим к себе человеком с таким мягким и решительным голосом? Почему он не стал мелким буржуа, недалеким и бессовестным типом, каким я так часто его себе воображала? Какое божество распределяет столь мало заслуженные роли в нашей пространной человеческой комедии?
Приходи, раз уж ты так настаиваешь. Выскажись и исчезни.
В кафе оживленно. Десятки служащих Дворца правосудия суетятся, вскакивают со своих мест, толкаются, смеются или бранятся. Разговоры переплетаются между собой, слова: развод, вина, процедура, передача дела в суд, слушание, рассмотрение и многие другие – мешаются в кучу, сталкиваются и кружат голову сильнее, чем два бокала пива, которые я выпила один за другим. На мгновение я закрываю глаза.
– Вот и я, – говорит голос Антонена.
– Ладно. И что у тебя такого важного?
С помощью спиртного мне удалось взять язвительный тон. Я держу подбородок высоко, как научилась у дедушки. Дерзко смотрю на этого мужчину, который причинил мне столько боли, когда был еще мальчишкой.
Но Антонен не смущается. Берет мою руку, лежащую на деревянном лакированном столе. Говорит:
– Прюданс, важен только твой образ, который меня преследовал все это время. Воспоминание о тебе и моя тоска. Твое исчезновение и мое чувство вины. – Он тихо спрашивает меня: – Почему ты ничего не сказала в тот день? Почему не плюнула мне в лицо? Ведь ты же знала правду.
– Правду?
– Вспомни, Прюданс, Лори тебя спросила…
– Она передала мне твои подлые условия.
– Этих условий никогда не было. Она все выдумала. Присвоила себе право говорить от моего имени. Это ее забавляло. Она знала, что я был в тебя влюблен. Да, Прюданс, влюблен, после стольких лет я могу наконец это сказать.
Рука Антонена на моей; у меня пересохло во рту, прервалось дыхание.
