– Конечно… Вот только молодежь нынче не очень-то прислушивается к нашим словам, все хотят решать сами, – отозвалась Эсси, наблюдая, как Хестер Кантрелл просто завибрировала от негодования.
– Это поистине возмутительная история. Неприемлемая. Я запрещаю им!
– Вот как? Запрет в таких делах может только пуще подстегнуть, вы не находите? – возразила ей Эсси. – Мой опыт подсказывает, это придает нотку опасности и лишь разжигает азарт.
Хестер ошеломленно воззрилась на нее, не в силах поверить в такую строптивость.
– Едва ли. Сейчас не время для романтических эскапад. Мы должны выиграть войну, и чем скорее, тем лучше.
– Вы совершенно правы, леди Хестер. Но жизнь есть жизнь, она продолжается, и солдаты должны где-то черпать утешение. Наверное, лучше, если рядом с ними будут друзья, а не посторонние люди? – стойко держалась Эсси.
– Да, миссис Бартли, я не впервые замечаю, прихожане вашей церкви весьма уверены в своих суждениях.
– Благодарю вас, – мягко кивнула Эсси. – Полагаться на здравый смысл наших детей мне кажется самым разумным. А уж он у них есть, можно не сомневаться. Наши собственные ошибки они впитали с молоком матери. И теперь мы можем немного отпустить вожжи. Пусть сами выбирают, чему посвятить свои немногие свободные часы. Вы не согласны?
От такой неслыханной наглости леди Хестер растеряла всю свою авантажность и лишь открывала и закрывала рот, силясь найти уничижительные слова и поставить на место выскочку-сектантку. Да так и не нашлась.
– Всего доброго, – только и выговорила она, не разжимая губ.
Ах ты ж!.. Вот ведь, запустила лисицу в курятник… Эсси и досадовала на разговор, и все же не готова была взять назад ни единого своего слова. Молодые мужчины рискуют жизнью, конечно, им требуются взамен послабления. Это лишь справедливо – что для Ньютона, что для близнецов Кантреллов. Война все переворачивает вверх дном, безжалостно сносит привычный уклад.
* * *
Какая дерзость, уму непостижимо! Хестер никак не могла прийти в себя. Эсси Бартли! Рассуждает о какой-то свободе! Да это просто бесстыдство! В мое время дети обязаны были слушаться родителей. Беспрекословно! Мир катится в бездну, всякая благопристойность рассыпается просто на глазах. Подумать только, в некоторых домах даже к ужину стали выходить в повседневной одежде. Прислуга вдруг сообщает об увольнении и поступает служить на фабрику, а замену найти ох как непросто. Однажды у кухарки был выходной, и пришлось самой спуститься на кухню и приготовить холодную закуску. Арки сбежала медсестрой в госпиталь, будет помогать ухаживать за ранеными, идущими на поправку. Шоррокс выходит замуж за своего солдатика в такой спешке, наверняка уже ждет прибавления… В доме теперь нет постоянной горничной, вместо нее каждый день приходит миссис Бек из деревни – чистит, прибирает, складывает поленья в каминах. Пережить такое в немолодые годы! К чему только это все приведет…
Она не видела Чарльза уже несколько месяцев, лишь однажды он заскочил на коротенькую побывку. Хестер умоляла его перевести Энгуса в безопасное место подальше от линии фронта. Но муж лишь посмеялся над ее страхами и велел не вмешиваться не в свое дело. Припадков больше не повторялось, но Хестер боялась, что это лишь вопрос времени и что хворь на самом деле не отступила.
Ах, как часто теперь дом встречал ее гулким мраморным эхом – лишь стук ее туфель в холле да бой часов из гостиной. Тишина оглушала, звенела в ушах и не нарушалась ничем, только изредка с конюшни доносился собачий лай. Вечером тишина подступала еще ближе, густо окутывала ее, и Хестер мгновение за мгновением мысленно перебирала все события минувшего дня, все тревоги и хлопоты, но не было рядом никого, кто выслушал бы ее.
Время от времени сумрак рассеивался – приходило письмо от Гая, и Хестер жадно проглатывала его, силясь вызвать в памяти голос сына.
Это-то и ранило больше всего – его мысли, его чувства достаются этой девице Бартли. Матери приходит страничка-другая, написанная исключительно из сыновнего долга. Но ведь этого так мало! Энгус же и вовсе не пишет. Как могли они поступить так безрассудно? Ее жизнь без них совершенно пуста…
Неужели впереди ее только это и ждет: дневные визиты, заседания в благотворительных комитетах, сбор средств для какого-нибудь концерта – вот и вся жизнь? Жалко хорохориться среди этой оглушительной тишины, ждать, пока кто-то из ее мужчин сумеет возвратиться домой на день-два? Нет, невыносимо…
По крайней мере, мальчики в Англии, в безопасности. Они условились встретиться в Лондоне во время их следующей увольнительной. Она поедет туда на поезде, и они вместе сходят на какой-нибудь спектакль. Только отчего же она чувствует себя такой старой, такой ненужной?
– Ну, Хестер, довольно уныния, встряхнись, – приказала она себе. – Налей вина и доставай рукоделие.
Да к черту рукоделие!.. Я хочу, чтобы они вернулись… Я хочу только, чтобы мои мальчики снова были дома…
* * *
Сельма нагнала Фрэнка на верхней тропинке неподалеку от Совертуэйта, тут можно было срезать путь до Вест-Шарлэнда. Он покачивался на ветру, и если бы она не знала его так хорошо, решила бы, что он пьян. Но ведь Бартли капли в рот не берут – ой, или уже берут? Приблизившись к брату, она уловила непривычный запах.
– Ты не можешь вернуться домой в таком виде!
– Оставь м-меня в покое… Х-хватит понукать… С меня довольно… Я ухожу.
– Уходишь? Куда ты уходишь? – не поняла Сельма и осеклась. – Ты же не…
– Да-да. З-записался сегодня утром, и никто теперь меня не остановит. Единственный парень на всей улице. Не могу больше. Кого ни встретишь, все т-таращатся. В армии я смогу работать с лошадьми. Им нужны хорошие возчики и всадники.
– Но ты не можешь уйти! Отцу нужна твоя помощь! Не оставляй его. Вообрази, что будет с мамой, когда она узнает! Фрэнк, ну как же ты можешь так поступать, думаешь только о себе!
– Нет, Сельма, все правильно. Приходится превратиться в ежика. Свернуться клубком и выставить иголки. Это ты можешь оставаться дома, ты еще в школе, девчонки хорошо устроились. А я больше не могу здесь, идет война.
– Но и мы работаем для фронта! Посмотри, сколько вокруг женщин на мужской работе – кто конку водит, кто снаряды делает. В Совертуэйте даже почтальоном теперь женщина работает. А медсестры! Погляди, сколько их! – горячилась Сельма, обогнав его.
– Ладно, твое мнение ясно. – Фрэнк опустился на камень на краю обрыва, глядя перед собой стеклянными глазами. Выпивка ударила его по ногам, а голова на свежем воздухе начала проясняться. – Ненавижу кузницу. Ненавижу раздувать мехи, разжигать огонь, колотить по раскаленному железу. А он еще вечно на меня нападает. Ты хоть раз видела, чтобы он смеялся?
– Да сейчас особенно не над чем смеяться. А если ты оставишь его одного, и вовсе будет не до смеха. Бедная мама с ума сойдет, оба сына на войне!
– Одним ртом меньше кормить, одной рубашкой меньше стирать.
