Он оттягивал минуту, когда ему все-таки придется открыть письмо матери, на котором адресатом значится уже привычный ему Чарльз Вест.
Поймав в окне свое отражение, Гай рассмеялся. Ей бы теперь нипочем не узнать его – волосы выгорели добела на солнце и соленом ветру, а рыжеватая бородка делает его куда больше похожим на пирата-викинга, ничем не напоминая бывшего офицера и джентльмена. Руки загрубели, все покрыты мозолями от канатов, изо рта попахивает выдохшимся виски, а губы потрескались от табачного дыма. Ни дать ни взять старый морской волк.
Что он надеется прочесть в ее ответном письме? В лучшем случае знакомая болтовня, перечень великосветских свадеб, возможно, парочка шуток и рассказики о ничего не значащих событиях. Между ними теперь простирается океан недоверия, разочарования и безысходности.
Если б Энгус не повел себя так глупо тогда, не поспешил бы так… Почти три года прошло, а Гай все еще остро чувствует потерю своей второй половинки. Но стоило ему бросить взгляд в зеркало, как он без труда мог представить себе, как выглядел бы теперь брат – усталый, изломанный войной.
Гай сознавал, что огрубел, что пьет слишком много, что пользуется услугами сомнительных женщин, подвизающихся в портах. Они помогали ему быстро сбросить напряжение, которое никогда полностью не оставляло его. Сколько еще он собирается мотаться по океанам, бороздить туда-сюда морские просторы? Порой ему приходилось за шкирку поднимать себя с койки.
Сидячая работа за столом его не прельщала – никогда она его не интересовала, и уж точно не после окопов и морских конвоев. Ему нужен воздух. Скорей уж отправиться на запад, заделаться в ковбои… Ну, не тяни, открывай проклятый конверт, ругнул он себя. Но мужества не хватало, и он опрокинул еще стаканчик. Взмахом руки он подозвал бармена.
«Ватерлоо-хаус.
Милый мой мальчик.
Наконец-то ты мне написал. С трудом могу представить себе твои приключения. Надеюсь, ты не слишком устаешь. Береги себя.
Что касается твоего вопроса о Фрэнке Бартли, то лучше всего будет, если я покажу тебе письмо Энгуса. Он написал мне незадолго до гибели, все рассказал об этой печальной истории. Вероятно, тебя вызывали в свидетели, но Энгус не знал, как это важно, и забыл, что мальчик Бартли однажды спас ему жизнь, так что позволил событиям течь своим чередом, а потом было слишком поздно. Сыграл роль и неубедительный послужной боевой список солдата. Не вини брата за невежество и забывчивость, пойми, как смогла понять его я. Боюсь, эта история подтолкнула его к отчаянному желанию доказать, что он чего-то стоит, и это в конечном счете привело его к гибели.
Информации о разбирательстве по делу Бартли, можно сказать, нет. Такие вопросы не выносят на публичное обсуждение. Но в газетах недавно прошла волна публикаций, в которых описывали как раз такие суды над солдатами на фронте, проводились дополнительные расследования.
Что бы там ни произошло, я приложу все усилия, чтобы его имя было на памятнике. Если такой памятник когда-нибудь установят, конечно. Пока что слишком рано загадывать, окончательного решения еще нет. Горе людей, потерявших своих близких, еще слишком свежо, чтобы остались силы всерьез думать о памятнике. Но нет сомнений, позже мы к этому придем.
Я буду надеяться, ты станешь теперь мне писать хоть изредка. Мать никогда не хочет намеренно навредить своему ребенку, но если же это случается, она должна быть готова к тому, что руку, протягивающую корм, больно укусят, и должна стерпеть боль.
Всегда любящая тебя мама».
Гай перечел письмо еще раз, переполняемый гневом и печалью одновременно. Потом сунул письмо во внутренний карман, в котором с удивлением обнаружил другой конверт. Надписанный для Ицхака Йодера. Это было последнее письмо Зака, и на конверте по-прежнему не было адреса, хотя Гай и пообещал его найти.
Его несчастная семья продолжает думать, что их сын умер, не примирившись с ними. Гай откинулся назад и попросил еще виски. Новости, которые сообщила мать, лишили его сил. Боже, что же Сельма-то теперь о нем думает? Его семья всех подвела, его честь растоптана, и никаких в этом нет сомнений. Остается надраться до отключки, а завтра начать новую жизнь. Есть как минимум одно достойное дело, которое ему по силам.
* * *
Корабль подходил к нью-йоркской гавани, и Сельма с Лайзой вытянули шеи, вглядываясь в серую линию горизонта.
– Ущипни меня! – вскричала Лайза. – Нет, мне это снится! Смотри, статуя Свободы! О, какая огромная! А вон там остров Эллис, через него выходят пассажиры третьего класса.
– Нам тоже надо туда? – затряслась Сельма, увидев посреди залива суровые здания.
– Нет, что ты, с нашими бумагами все в порядке; у нас все записано – и откуда мы едем, и куда направляемся, и наш новый адрес. Нам только надо будет пройти таможню.
– Откуда ты все это знаешь?
– А ты разве не прочла брошюру? Ты меня удивляешь, Сельма. Или мне лучше называть тебя Селимой? Я и не знала, что на самом деле тебя зовут так.
– А они ничего не сказали, увидев, что тебя зовут Элиза Грюнвальд? – спросила Сельма, не отрывая глаз от приближающегося берега.
– Никто и бровью не повел. Бумаги у меня в порядке. Смотри… Там вот мы причалим. Как ты думаешь, мои кузены меня встречают? У меня ведь только старая фотография Хайнца и Сары. Надеюсь, они приедут. И мне столько всего хочется увидеть, прежде чем мы сядем на западный поезд!
Встреча с незнакомцами беспокоила Сельму. В этой стране у нее никого нет, ни единой живой души. Внезапно она почувствовала себя очень одиноко. Это была ее обязанность – опекать профессорскую дочку, но на деле выходило словно бы наоборот – Лайза заботилась о ней. На корабле им было так весело – обедали, играли, прогуливались по палубе – разгадывали публику, как называла это Лайза: сочиняли разные истории – эти вот сбежали из дома под венец, этот собирается купить ферму, а этот стащил чемодан, набитый деньгами, и теперь скрывается.
Корабль был поделен на отсеки, они ехали вторым классом, в удобной каюте. Сельма знала – этажом ниже, тесно набившись в трюме, под ними едут сотни людей. Там совсем другой мир – он так же далек от них, как и палуба первого класса этажом выше. Ну а теперь что бедные, что богатые, все добрались до берега, и начинается настоящее приключение.
Ну как тут не думать, что начинается новая жизнь? Ужас войны позади, разразившаяся после нее эпидемия утихла. Надо теперь прочесть побольше о Нью-Йорке. Не упустить ни одной минуты жизни в этом волнующем городе!
Прошли таможенный терминал, и Сельма удивленно разглядывала униформу служащих, вслушивалась в их громкие голоса с гнусавым выговором. Таращилась на чернокожих носильщиков с яркими глазами и белыми блестящими зубами. Все вокруг было таким стремительным, громким, большим! Да на одном только причале можно уместить целых два Шарлэнда…
Выше голову и держись уверенно, даже если душа ушла в пятки, нашептывала она себе. Ты на работе, так что выполняй ее наилучшим образом. Давай-ка пошарь глазами в толпе. На руке крепко повисла Лайза.
