— Это не твое дело! Был или нет?
— Вот заладил! Ну был… Если тебе от этого легче станет. Он был мой лучший друг, брат… Ну, и, как это, любовник. Да мы и Изабель вдвоем ебали. Так что мы с тобой почти родственники…
— Заткнись! Ублюдок! — кровь закипела в жилах Кравеца, норовя порвать сосуды. Жгучие, словно серная кислота, слезы невероятной обиды выступили на глазах.
— Тихо-тихо-тихо, господа… — успокоил Георгия встревоженный бармен, — Может еще коньяка?
— Георги! — Рауль положил руку на его плечо, — не кипятись!
— Иди отсюда! Грязный ублюдок! Педрила! Быстрей! Иди быстрей… Пока я тебя не убил! — Жорка брезгливо скинул руку Рауля с плеча.
— Кишка тонка! — Рауль усмехнулся своей прекрасной ухмылкой и снисходительно, легонько и добродушно стукнул Георгия по скуле, как это делают в кино сильные парни в разговоре с младшими братьями. Затем он вздохнул, затушил окурок в пепельнице, решительно поднялся и спортивной, пружинистой походкой пошел по направлению к терминалу. Через двадцать метров он обернулся и послал Кравецу воздушный поцелуй.
— Георги! Рауль жив! — крикнул он, смеясь, размахивая распятием. — Жив Рауль! Я — пошутил! Шутка-а-а-а-а-а! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха….
Кравец в волнении, с силой сжал пакет в руках. Руки его сомкнулись. Пакет был наполнен бумагой. Слезы моментально переполнили глаза Георгия и соленым потоком покатились по впалым небритым щекам.
15.
После ресторана скованного наручниками Жору Кравеца доставили в воронке в участок и грубо бросили в пустую каталажку. Кравец стучал в двери, кричал, требовал адвоката. Через два часа узник угомонился и попытался заснуть. Но ему не дали. Узкоглазый сержант, открыв двери, прокричал утренним петухом:
— Кравес! На вихад!
Наручники. Легкий шмон. Пятиминутный проход по длинным лабиринтам коридора, и, наконец, — знакомая, обитая кожей, дверь. Да, да! Здесь Кравец был пару дней назад. Сияя ослепительной улыбкой, словно начищенный самовар, Георгия встретил старый знакомый, капитан Свиридов, правда, в гражданской форме: светлом, щегольском пиджаке.
— Ба! Знакомые лица! — воскликнул он торжествующе, бодро вскакивая из-за стола. — Как сын?
Жора молчал.
— Джамальебиев! Сними с него наручники! — скомандовал Свиридов.
— Он буйная! — предупредил раскосый сержант, еще вчера успешно торговавший шаурмой на Савеловском рынке, снимая с Жорки наручники, — И дерется у него хороший…
— Справимся, — уверенно ответил лейтенант. — Двери закрой с той стороны!
— Чего не здороваемся? — спросил он Кравеца, когда двери за сержантом закрылись. — Не в настроении?
Жора молчал, уставившись в пол.
— У-у-у-у, как тебе губищу-то расквасили! Вытри-ка! — Свиридов бросил ему платок, — похоже, не твой сегодня день? А? Георгий? Так ведь? Не твой ведь?
— Не мой! — согласился Кравец.
— Чай будешь? Пуэр!
— Водки! — тихо попросил Жора. — И закурить.
— Ничего себе, у вас запросы, мучачо! — восхищенно покрутил головой лейтенант. — А буянить не будешь?
— Нет! — пообещал Кравец.
— Ну-ка! Давай я тебе губу-то вытру! — лейтенант заботливо промокнул платком, смоченным водкой, разбухшую, словно равиоль, губу Кравеца. Кравец сморщился от боли. Он залпом выпил предложенные человечным полицейским полстакана водки. Свиридов услужливо протянул ему половинку шоколадки «Аленка».
— Оп-па! Сервис! Закусываем, закусываем! Во-от так! Молодца! Ну, давай, рассказывай, из-за чего сыр-бор? Че ты разбуянился-то?
— Это мои друзья!
— А чего ты на друзей наехал?
— Юрка. Он первый начал!
— Не надо мне лгать! Ты первый на него стол кинул!
— Но он нож схватил! У него хватило бы ума и полосануть по лицу!
— Ты мне сказки не рассказывай! Я все видел!
— То есть как?
— Вот так! Видел я все! Очень хорошо видел. Ты был прямо ястреб! Красиво его сделал…
— То есть — как?
— А вот так! Ты, в самом деле, не узнаешь меня?
Кравец внимательнее присмотрелся к капитану. Что-то знакомое, несомненно, проглядывалось в его бородке, в его глазах…
— Не могу припомнить! Вы — были консультантом в «Детективах»?
— А подумать?
— Гример из морга на Тишинке?
— Чушь!
— Шаолинь? Настойка от педофилии из Жень-шеня!
— Тепло, тепло! А вот так? — Он встал в профиль и открыл рот.
— Суходорченко? Ты? — Жора восхищенно хлопнул себя по ляжкам.
— Кто-кто? — по недовольному лицу Свиридова было понятно, что Жора не угадал.
— Суходорченко. Ну, Индийский океан? Сейшелы? Мамуда Ухойдако? Акула-людоед!
— Тепло, тепло! А вот так? — капитан вытянул руку вперед, немного присел, напрягся и открыл рот еще шире. В это время в двери заглянул какой-то лысый сотрудник. Увидев капитана в нелепой позе, он округлил глаза, недоуменно поморгал и, закрыв двери, тихо исчез.
— Такеши Китано? — с удивлением воскликнул Жора, — Не может быть!
— Ну, хорошо, раз ты такой тормоз, давай попробуем последний аргумент, — Свиридов полез в стол, достал оттуда роскошный парик, с волнистыми волосами и, встряхнув его, надел на голову, схватил со стола пустой стакан и запел в него высоким, хриплым фальцетом, словно в микрофон:
Hey, hey, mama, said the way you move,
gonna make you sweat, gonna make you groove.
Oh, oh, child, way you shake that thing,
gonna make you burn, gonna make you sting.
Несомненно, это был Он! Перед Жорой стоял Роберт Плант, певец из ресторана Дома Прогрессивного Журналиста.
— Once more dead!!! — восхищенно воскликнул Жорка, будучи не в силах сдержать эмоций. Плант, заметив округленные от восторга глаза Георгия, вдохновенно подпрыгнул и запел еще громче и пронзительнее:
All I ask for when I pray,
steady rollin’ woman gonna come my way.
Need a woman gonna hold my hand,
won’t tell me no lies, make me a happy man.
— Ебать-колотить! — повторял завороженный и очарованный Жорка.
— Вот именно! — довольно хохотнув, сказал Роберт Плант, обнажив ровный ряд перламутровых зубов. В это время дверь снова приоткрылась, и в нее заглянул давешний полицейский.
Увидев капитана в парике, он округлил глаза и, осторожно прикрыв двери, исчез.
— Но, позвольте… Как вы тут? Почему? В участке? Это же невероятно! С таким голосом! — воскликнул Жора.
Певец, тяжело дыша, устало плюхнулся в кресло, стянул с головы парик.
