— Но ведь дождалась Ассоль своих алых парусов, — с печальной улыбкой думала Евдокия, — И я дождусь своего принца на белом коне!
— Ассоль — жалкое порождение возбужденного алкоголем мозга полуголодного писателя Гриневского, — Раздался с кухни голос матери. Евдокия грустно улыбнулась. Мать защитила докторскую диссертацию по творчеству Александра Грина и к месту и не к месту бравировала этим. Хотя и докторская диссертация не помогла ей снова выйти замуж после того, как отец, водитель автобуса Авдей Сукорылов, ушел от нее к простой поварихе из заводской столовой. Вдруг раздался звонок. Такой звук обычно раздавался, когда кто-нибудь нажимал кнопочку с внешней стороны двери. «Кто-то пришел! — подумала Евдокия, — кто бы это мог быть?»
— Кто-то пришел! Откройте двери, доча! У меня руки мокрые, я посуду мою! — крикнула из кухни маменька.
Евдокия поправила редкие, пегие волосы, оправила помятую сзади юбку из натурального кримплена и пошла в коридор: двери открывать. Глянула в глазок — ничего не понять, что-то белое и красное. Она приоткрыла дверь, выглянула в коридор и обомлела.
2.
Перед ней стоял белый конь, породы клей-десдаль, закусив золотой треньзель и бил копытом о кафельный пол.
— Белый конь! — промелькнула в голове Евдокии радостная мысль. Мурашки радости пробежали по всему телу Евдокии и пропали где-то в районе паха. — Значит должен быть где-то рядом и принц!
Интуиция и на этот раз не подвела Евдокию. И точно! Из-за мощного крупа животного показался человек в средневековых панталонах, рукав фонариком, трусы тоже фонариком, вокруг шеи — белое, слегка запыленное жабо, шляпу, отделанную мехом горностая, венчало перо павлина, или индюка… За его спиной виднелись алые паруса четырехмачтового парусника. Белый конь поднатужился и обильно покакал на кафельный пол.
— Гамлет!??? — воскликнула в изумлении Евдокия.
— Так точно, Гамлет, мэм! — легкой отрыжкой дыхнув на Евдокию запахом эля, ответил принц, поправив запыленное жабо мозолистыми руками. — Не подскажешь, где тут у вас можно пришвартоваться?
— Да ты и швартуйся! — ответила Евдокия.
— Лови тогда швартовый кнехт! — сказал принц и кинул ей конец. Евдокия ловко поймала конец и споро накрутила его вокруг швартовой тумбы.
— Я, блин, так ждала тебя! — воскликнула Евдокия и бросилась в объятия принца.
Однако реакция принца ее разочаровала. Ловким профессиональным нырком он ушел от объятий и сделал ей больной лоу кик.
— Оп-па! — воскликнул он радостно. — А ну-ка! Поймай меня! Х-ха-ха-ха-ха….
Евдокия с безумным хохотом бегала за принцем по лестничной площадке и не могла поверить своему запоздалому счастью.
— Ну, будя, будя… — сказал, поводя дыхание, запыхавшийся принц, освобождаясь от объятий Евдокии, — Мать где? Прасковья!!! — крикнул он в глубину комнат, — Слышь, Прасковья!!! Собирайся! В Данию поедем! А ты, дочка, еще подожди… и к тебе принц на белом коне приедет.
Ты, главное, верь…. Нас, принцев, много. На всех хватит…
Царевна-какашка
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына. Младшего звали Иван-Царевич, а двоих просто звали. Позвал однажды царь сыновей и говорит им:
— Дети мои! Вы-таки теперь все половозрелые, пора вам и о невестах подумать. Возьмите по гранатомету и пустите в разные стороны по гранате. Где граната упадет — там и сватайтесь.
— Хрень какая-то алогичная! — недовольно пробурчал Иван-Царевич, но тихонько, чтобы батя не услышал. Вышли братья на широкий отцовский двор и выстрелили из гранатометов. Пустил гранату старший брат. Упала граната на боярский двор, и подняла ее боярская дочь Ульяна. О! Долго раздавалось в горах эхо того взрыва. Далеко разлетелись в стороны сафьяновы боярские сапожки. Пустил гранату средний брат — полетела граната к богатому купцу во двор.
Подняла ее купеческая дочь Раиса. У! Перси ее шестого размера нашли только к вечеру в Мытищах. Пустил гранату Иван-Царевич — полетела его граната прямо в степь… Долго не мог найти свою стрелу Иван-Царевич. Два дня ходил он по лесам и по горам, а на третий день вышел в степь, смотрит — торчит его граната из кучки говна.
— О! Бессмысленное торжество нелепой случайности над здравым смыслом! — подумал Иван-Царевич, а вслух спросил сам себя:
— А где лягушка?
А говно и говорит (человеческим, между прочим, голосом!!!):
— Ква-ква, Иван-Царевич! Получи свою гранату, а меня возьми замуж. Такова судьба! От нее не убежишь!
Вздрогнул от удивления Иван-Царевич, взметнулись брови коромыслом, и пустился он, было, бежать, но словно неведомая сила сковала его члены:
— Как же я тебя замуж возьму? Меня люди засмеют! У нас в стране ишшо никто на говне не женился!
— Быть первым — это, Ваня, почетно! Кваква! Надо иногда ломать стереотипы! Кстати, по-нашему, самку говна называют не говно, а — какашка. А ласково — какашечка! Или — Катяшечка!
— Катяшечка? — рассмеялся Иван-Царевич, слегка повеселев, — А почему, кстати, ква-ква?
— Крепись, Иван, — помрачнела какашечка, — Лягушка та не дождалась тебя и умерла от кандидоза. Только я и осталась. Бери меня, Ваня, жалеть не будешь! Я, кстати, высрана самой царицей Нефертити.
— А ты не фертишь? — хитровато прищурился Иван-Царевич. Покраснела катяшечка, но промолчала. Подумал-подумал Иван-Царевич, взял царевну-какашку, завернул ее в платочек и принес в свое царство-государство. Собралась вся семья на смотрины.
— Ну, показывай свою невесту, сынок! — говорит отец, — Фу! Чем это смердит? Кто насрамши? Кто осмелился бздети у меня в царских палатях? А? Сыновья? Ты — Абрам? Или ты — паки Хаим?
— Не мы это, отче! — отреклись братья. Развернул Иван-Царевич платок, и узрели все кусочек смердящего говна.
— Батько! Дывись! Вот! Это — моя невеста!
— А невеста-то у тебя — Говно? — воскликнул в гневе царь. — Иван! Как же так? Полное говно у тебя невеста!
Братья злорадно рассмеялись.
— Какашка — поправил отца Иван, — Говно — это у них мужиков так зовут. Но ведь такова была твоя воля. Я ее исполнил.
Почесал корону царь. Ничего не поделаешь! Свой указ не отменишь!
— Ну, что ж! Бери говно, сына, ничего не поделаешь! В конце концов, все девки в женах, рано или поздно, говном становятся!
На другой день сыграли три свадьбы: старший женился на безногонькой боярыне Ульяне, средний на безгрудой Раисе, а младший Иван на простой смердящей какашке. А после свадьбы призвал царь своих сыновей и говорит:
— Ну, сынки мои дорогие, теперь вы все трое женаты. — Хочется мне узнать, умеют ли ваши жены хлебы печь. Пусть они к утру испекут мне по караваю хлеба.
Поклонились царевичи отцу и пошли. Воротился Иван-Царевич в свои палаты невесел, ниже паха буйну голову повесил.
