Там было много окон, они опоясывали зал, образуя несколько ярусов — от пола до потолка. На полу и стенах лежали квадратные тени. В центре зала стоял железный стол, а на нем — кнопки, датчики с застывшими стрелками, какие‑то переключатели. Сбоку в стол были вделаны рычаги; на них висели две телефонные трубки из черной пластмассы. У одной из них был отколот кусочек, и, если присмотреться, внутри можно было заметить обрывок медной проволоки.
Раньше это был зал переговоров с космическими кораблями — так говорила Таня, и так оно и было. Она утверждала, что видела карту, на которой их пустырь был обозначен. «Здания там нарисованы не были, только белый квадрат, заштрихованный. Вокруг все зеленое, железная дорога есть, а дачного поселка нашего еще нет — это очень старая карта. И там было такое название, какое‑то такое сокращение, что сразу было понятно, что это — именно такой центр. Но я точно не помню, какое». На новой, современной карте — у Андрея была такая, она лежала на чердаке и отсырела, но ею все равно можно было пользоваться — ничего подобного обозначено не было; просто лес, и всё. А прежняя карта у Тани, к сожалению, не сохранилась: Танин дедушка обернул в нее библиотечную книгу, а потом вернул книгу вместе с обложкой.
Те, кто уезжал из этого здания и забирал всё с собой, почему‑то оставили пульт на месте, ничего на нем не тронули. Может быть, была спешка, и они забыли. Может быть, в грузовиках не хватило места. «А может, — так говорила Таня, — пульт с телефоном специально здесь оставили, на всякий случай. Скорее всего, сюда должен был кто‑то позвонить — экипаж космического корабля, с которым пропала связь, но, может, они еще найдутся, и позвонят сюда, они ведь именно этот номер знают».
— Но ведь тут обычно никого не бывает, кроме нас — говорил Андрей.
— Возможно, с тех пор что‑то изменилось, — отвечала Таня.
Они подходили к пульту, нажимали на кнопки, щелкали рычажками переключателей. Потом Таня снимала трубку:
— Алё, как слышите, приём. Говорит Земля. Внимание всем экипажам космических кораблей — сообщите, где вы находитесь. Повторяю, сообщите, где вы сейчас находитесь. Прилетайте!
Андрей тоже снимал трубку. Поднося ее к уху, он ощущал неловкость — будто вместо тишины, молчания, не нарушаемого шорохом, потрескиванием громкоговорителя, за которым обычно бывают провода, электрические разряды, радиоволны, он вдруг услышал бы голос, оставшийся в ней с тех пор, когда этот телефон еще действовал, либо же вернувшийся сюда вопреки всему, вопреки перерезанным кабелям, застывшим мембранам, пробитой пластмассе. Голос в трубке обращался бы к кому‑то, говорил что‑то очень важное, что‑то понятное адресату с полуслова. Адресату, но больше, может быть, никому. И что Андрей сделал бы тогда; что бы он ему ответил? Андрей держал трубку у уха несколько секунд, потом осторожно возвращал ее на место. Она касалась рычагов с едва слышным, глухим стуком.
А потом они поднимались к телескопу. Таня и Андрей возвращались на спиральную лестницу: она уходила вверх, к люку в потолке. Это был самый сложный момент: нужно было завести в люк руку, нащупать цементный пол и, опираясь на него, повиснуть между этажами, ощущая под ногами лишь пустоту. Так продолжалось несколько секунд, пока не получалось просунуть в люк вторую руку и подтянуться на локтях.
«Здесь был очень мощный телескоп, — объясняла Таня, — всё говорит об этом». Они стояли на последнем, третьем этаже. Потолка над ними не было. Казалось, бетонные стены упираются прямо в небо, касаются его, подобно тому, как биолог дотрагивается тончайшим пинцетом до живой ткани.
«Ты только представь, какой он был громадный, — говорила Таня, — с таким телескопом можно было все что хочешь увидеть в нашей галактике. И даже, наверное, дальше. Если, например, какой‑нибудь корабль подавал сигнал SOS, его через этот телескоп сразу обнаруживали и говорили космонавтам, что там нужно починить».
Примерно на середине высоты в стене было отверстие. Но видно его изнутри не было — отверстие закрывал жестяной короб, труба, начинавшаяся там и витками спускавшаяся почти к самому полу. Таня считала,
что раньше это была вентиляционная система — чтобы телескоп не перегревался. Это выглядело как огромная резьба, насечка на стенах, и Андрею казалось, что, когда смотришь в небо, взгляд сначала разгоняется по этой круговой резьбе, а потом — ввинчивается в воздушную толщу.
Они всматривались в небо, как если бы чей‑то взгляд, усиленный линзами телескопа, мог оставить за собой след, дорожку, которая до сих пор не затянулась. С той стороны к небу примыкали миллиарды километров черного пространства, но происходящее в вышине над ними движение — облака меняли оттенок, соединялись, разрывались, образовывали ярусы, скрывали и снова показывали летящих птиц — казалось, не имеет ничего общего с движением планет и галактик, вращающихся на своих орбитах, пульсирующих, уносящихся прочь — из пустоты в пустоту. Небо над ними оставалось плотным и непрозрачным.
* * *
В тот день всё было иначе.
— Раньше его тут точно не было. Мы бы заметили. Как ты думаешь? Я его прямо под насыпью нашел, когда грибы собирал вчера. Я как раз до насыпи и хотел дойти. Смотрю — блестит что‑то. Подошел поближе. Мне сначала показалось — огромная рыбина. А потом пригляделся — фонарь. Никогда раньше фонари так близко не видел. Они же, если с земли смотреть, маленькими кажутся.
Таня обошла вокруг фонаря. Он лежал сплошной стороной вверх. Края были вдавлены в мох. К корпусу прилипли опавшие листья. Таня осторожно дотронулась до него носком ботинка.
— Интересно, откуда он здесь взялся, — сказал Андрей.
Они обернулись по сторонам. Запрокинули головы, осмотрели кроны деревьев, словно надеясь увидеть там то, что раньше оставалось незамеченным. Когда раздался гудок поезда, Андрей вздрогнул. Шум усиливался, и, пока поезд мчался над ними, по насыпи, они не обернулись, а смотрели то на фонарь, то друг на друга. Андрей видел, что Таня хочет сказать ему что‑то, но грохот уже заполнял собой лес и все, что было в нем, и их тоже заполнял, и, пока было так, они ничего не могли сделать. А потом поезд уехал.
— Железная дорога! Ну конечно, как же я не догадалась. Это, наверное, товарный состав вез фонари. Где‑то прокладывают большое шоссе — километров на пятьсот. Там понадобится много фонарей, вот их и везут на поездах. На платформах таких, знаешь? А этот фонарь, видимо, случайно упал оттуда. А потом скатился с насыпи. Видишь, у него даже вмятина на боку осталась.
Она снова коснулась фонаря ботинком. А потом, поддев его, перевернула резким движением.
— А так он на лодку похож, — сказал Андрей, — Только, если в нем плыть, все‑таки утонешь, наверное.
— На кабину самолета, — сказала Таня, — В таких полярники летали — над северным полюсом. Вокруг — вьюга, и посадка, если что — только на льдину. Тяжелые летные условия. А самолет был специально такой формы, чтобы в случае экстренной посадки проскользнуть по льдине, как будто на коньках едешь.
