…Дора вошла в парк. Тропинки были освещены редкими фонарями. Их шары светились желтоватым светом, достаточно ярким. На тропинках должны были стоять указатели, по датам — пока она ехала в такси, она так про себя и подумала: «Там будут указатели». Дора вглядывалась в подступавшие деревья, стараясь увидеть на них таблички. Стволы были гладкими: в свете фонарей они поблескивали. Доре вдруг захотелось свернуть с тропинки, оказаться в гуще деревьев. Она шла, касаясь стволов ладонями. За парком явно ухаживали — деревья были стройными, прямыми, не переплетались ветвями. Дора снова вышла на тропинку, поведшую ее вдоль поляны, засаженной молодыми соснами. Фонари уже почти не встречались, но она всё равно различала дорогу. И вдруг тропинка оборвалась. Дора стояла на краю плато. Перед ней открывалась вереница холмов. В долинах светились россыпи огоньков — белые и голубоватые. А за ними, заслоненное вершинами холмов, угадывалось море. Дора не видела его, но точно знала, что оно там — цепочка гор должна была вести куда‑то, должна была чем‑то заканчиваться. Дора задержалась на несколько секунд на краю обрыва, стараясь запомнить очертания гор, и огоньки, и этот сухой ночной воздух. Потом она развернулась и снова пошла сквозь парк, к выходу. Завтра она уедет отсюда. Не оставлять ничего и ничего не брать с собой.
ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
— Нам пришла посылка, — сказала мама, — мы пойдем ее получать.
— Посылка, — закричала Юлька, — мы идем получать посылку! — она всегда так радовалась, когда речь шла о чем‑нибудь, чего раньше не было. Если бы по радио объявили, что началась атомная война, она бы также прыгала по квартире, в одном дурацком сапоге — второй неизвестно где — и торопила бы всех: «Пойдемте! Скорее пойдемте посмотрим на ядерный гриб!»
Посылки нам раньше, действительно, не приходили. Мы шли, и я загадывал, что же в ней может быть. Там вполне мог оказаться хоккейный шлем, или кроссовки, или, например, боксерские перчатки — с толстыми шнурками, кожаные и красные, такие фиг купишь.
— Домик из ракушек, — говорила Юлька, — пенал с цветными ластиками, попугайчик!
Я не выдержал и побежал, чтобы первым получить посылку, взять ее в руки, первым ее коснуться, чтобы никаких ластиков, никаких ракушек.
…Но все равно пришлось ждать. Когда подошла наша очередь, женщина в синем халате протянула нам небольшую коробку из толстого картона. «Вот, — сказала она маме, — распишитесь». Я смотрел на металлические стеллажи за ее спиной. Они были заставлены коробками и свертками разных размеров. В них были замечательные вещи — коньки, наборы солдатиков, заводные роботы, книги, часы, банки с вареньем, свернутые в тугие рулоны пергаментные карты, кораллы, золотые монеты.
Мама поставила подпись на пожелтевшем листке бумаги — ломком и полупрозрачном. Женщина наколола его на металлическую спицу, где уже было много таких листков, и сказала: «Следующий».
— Очень странно, — сказала мама, когда мы вышли на улицу.
Я посмотрел на маму. Был вечер, загорались фонари, их свет отражался на снегу, рассыпался на тысячи искорок, рассеивался в неровном воздухе, смешиваясь со светом фар, окон, светофоров. Я плохо различал ее лицо.
— Что странно? — спросила Юлька.
— На коробке нет обратного адреса. Непонятно, кто нам ее прислал.
Дома мы поставили коробку на стол в кухне. Мама разрезала картон. Мы с Юлькой столкнулись головами, когда туда заглядывали, но оказалось, что нам прислали только небольшой блокнот в кожаном переплете. Туда были вклеены фотографии, некоторые были цветными, на одной из них я узнал соседний двор с качелями. Некоторые были очень старые, выцветшие. На многих из них не было людей, только городские улицы, дома со ставнями — каких в нашей округе точно не было. Там были фотографии и какого‑то разрушенного города, с черными огрызками стен, грудами камней на площадях; и снимки неизвестной нам местности — с низкими холмами и морем, заливающим ровный белый песок.
— Это какая‑то путаница, — сказала мама, — просто, кто‑то ошибся адресом.
Утром мы с мамой снова пошли на почту. Женщина в синем халате отказалась забрать у нас посылку. Сказала, раз обратного адреса нет, отправителю ее вернуть невозможно, сами разбирайтесь. Она снова крикнула: «Следующий!», и Юлька засмеялась — на почте, кроме нас, никого не было.
Потом мама уехала на работу, а мы с Юлькой остались дома — были каникулы. Коробка теперь стояла на подоконнике. Светило солнце, на небе — ни облачка. На фоне окна коробка выглядела совсем бесцветной, старой, непонятно какой.
Я сказал: «Может, этот блокнот кому‑то очень нужен. Может, кто‑то его дожидается».
Юлька сказала, что, возможно, в нем зашифрована информация про разные объекты и военные тайны. Недавно они с подружкой хотели смотреть мультфильм, но в программе что‑то перепутали, вместо этого была передача про шпионов, и там как раз про такое рассказывали.
Это был очень важный блокнот. Его нужно было передать владельцу. Я сказал, что в таких случаях проводят расследование, и мы поступим так же.
— А как мы будем его проводить? — спросила Юлька.
— Исследуем улики. Всегда есть улики, на которые забыли обратить внимание.
Я вспомнил, что у меня есть лупа, принес ее и осмотрел коробку со всех сторон, миллиметр за миллиметром, но никаких улик не заметил. Теперь лупу взяла Юлька, но смотреть в нее не стала. Она замерла над коробкой, потом шмыгнула носом и спросила: «Чувствуешь?» Я принюхался. Сыроватый запах картона, но было и еще кое‑что, что‑то легкое, но охватывающее сердце, обволакивающее, забирающее его, уводящее, и иди потом за своим растворяющимся в воздухе сердцем, куда оно тебя поведет. «Дым?»
— А запах считается уликой? — спросила Юлька.
— Наверняка считается.
Это был прорыв в расследовании. Значит, посылка побывала где‑то рядом с пожаром. Возможно, все сгорело, и только блокнот уцелел. Или же отправитель случайно жил где‑то там, по соседству, и запах пожара — просто удача, которая поможет нам его найти.
Я положил блокнот в сумку, и мы пошли искать пожар. Выйдя из дому, мы принюхались, но воздух пах, как обычно — старым снегом, рубероидом, железной дорогой вдалеке. Мы шли, подставляли лица порывам ветра — чтобы сразу почувствовать в нем новый запах. Мы свернули с нашей улицы в сквер, прошли мимо игравших в домино стариков — пахло каракулем, лекарством, творогом, потом спустились в разрытую теплотрассу — пахло глиной, будущей травой, поздним вечером. Мы свернули во дворы, шли через пустой школьный двор, промочили ноги, потом перебрались через железнодорожную насыпь. За насыпью были гаражи, перед одним из них были сложены деревянные ящики. Мы залезли на гараж, потом разбежались и перепрыгнули на другой, и так перелетали с крыши на крышу. Юлька была белкой, а
я — тайным парашютистом. Потом мы спрыгнули в сугроб, и Юлька сказала: «Видишь те дома, за пустырем, двухэтажные? Если там не было пожара, то я тогда вообще не знаю, где он был!». Мы пересекли замерзший ручей — по черному податливому льду, вышли к тем домам. Вблизи оказалось, что в домах никто не живет. В окнах не было стекол. На улице стоял огромный экскаватор с гирей вместо ковша. Мы подошли к одному из домов, поднялись по лестнице, зашли в квартиру.
