— Смотри, — сказала Юлька, — кто‑то забыл здесь коробку, на подоконнике.
Это была плоская фанерная шкатулка с выдвигающейся крышкой. На крышке была картинка: мчащийся локомотив. Я вытащил из сумки блокнот. Он точно умещался в шкатулке, будто она специально для него была сделана.
— Знаешь, — сказал я, — если мы не находим пожар, давай попробуем другой способ. Давай еще раз посмотрим в блокноте. Может быть, там будет что‑то, что даст нам зацепку.
Искать долго не пришлось. Сразу за парусником в доке, падающей башней, мчащимся на нас тигром, мы увидели вокзал и железнодорожника в кителе с блестящими пуговицами. «Вокзал!» — сказал я, как я раньше об этом не подумал. Там же точно есть почтовое отделение. Наверняка, там кто‑то запомнил отправителя посылки — бежал за ним, кричал: «Постойте, вы же обратный адрес указать забыли!», но тот уже ушел и ничего не слышал. Мы туда пойдем и все разузнаем.
Мы пошли на вокзал, вдоль шоссе, через мост, мимо оврага. На путях стояли локомотивы, тепловозы, последние электрички. На мне была железнодорожная
фуражка со скрещенными молоточками. По радио объявляли, что вот — вот отправится Юлин поезд. «Всего‑то на пару лет, — говорила она, — иначе кто еще там будет делать эту чертову вакцинацию. Кто туда поедет, спрашивается?». Она уехала, а мы с мамой потом слали ей посылки — вязаные носки, шарфы, душистое мыло, грецкие орехи. Господи, если бы мне в детстве кто‑нибудь сказал, что именно это шлют по почте, я бы не поверил.
А потом мы пошли домой. По улицам, освещенным редкими фонарями; по заледеневшей дороге, по белому песку, по ночному полю, по лунному грунту. В какой‑то момент я обнаружил, что иду с пустыми руками: я оставил сумку с блокнотом где‑то в пути. Мы продолжали идти. Я опирался на палку; Юля чуть опережала меня. Я видел ее профиль, выбивавшиеся из‑под шапки седые волосы.
Мама открыла нам дверь.
Необыкновенное путешествие почтальона Якоба Брента
11 октября 199* года дела заставили меня спешно отправиться в Прагу. Я прилетел утренним рейсом. До переговоров, в которых я должен был участвовать, оставалось несколько часов, и я решил воспользоваться случаем и осмотреть город, в котором прежде, так уж сложилось, никогда не бывал. Выйдя из метро неподалеку от Народного театра, я пошел по набережной в сторону Карлова моста, однако внезапно начавшийся ливень нарушил мои планы, вынудив меня укрыться в ближайшем кафе, названия которого я уже не помню.
В этот ранний час кафе было полупустым. Я выбрал столик у окна, с видом на Влтаву, заказал стакан крепкого чаю и, должно быть, задремал. Во всяком случае, я не видел, как оказавшийся рядом со мной за столиком человек вошел в кафе. Думаю, я проснулся от звука его голоса.
— Простите, что я вас потревожил, — сказал незнакомец, — пожалуйста, позвольте мне присоединиться к вам. Это — единственное место в кафе, откуда можно наблюдать за рекой.
Должен сказать, что его просьба поначалу действительно показалась мне несколько бестактной. Человек
я замкнутый, если не сказать — нелюдимый. Дождь все усиливался, и перспектива провести ближайшие полчаса, а то и час, в обществе непрошенного собеседника не радовала меня.
— Понимаете, мне необходимо видеть, какие корабли проплывают по реке, — произнес он, не дождавшись моего ответа, — я встречаю корабль, один корабль, он должен здесь появиться.
Ему было на вид лет семьдесят, а может быть и больше. Усы были неровно подстрижены, на пиджаке недоставало пуговицы. Он с трудом превозмогал одышку.
— Надеюсь, я не отниму у вас много времени, — продолжил этот человек, словно прочитав мои мысли — Я только должен увидеть «Морскую птицу». На ней уплыл мой отец.
— Только этого мне и не хватало, — подумал я с тоской. Однако присущая мне вежливость взяла верх, и я задал незнакомцу вопрос, на который он, как я сейчас предполагаю, втайне рассчитывал.
— Ваш отец был моряком? — спросил я.
— Мой отец был почтальоном, — ответил мой собеседник.
— К сожалению, я не успел узнать его как следует, — продолжил незнакомец, не замечая моего замешательства — когда он уплыл от нас, мне было три года. Иногда мне кажется, что я помню его. Я закрываю глаза и пытаюсь восстановить в памяти его лицо. Вместо лица я вижу пятно, но зато я довольно четко помню его фуражку — черную, с синим околышем, лакированным ремешком и кокардой Почтового управления.
— Вы говорите, что ваш отец уплыл на корабле, который назывался «Морская птица», и с тех пор вы никогда его не видели?
— Именно так, — подтвердил мой собеседник, — и, к сожалению, я не знаю толком, что с ним стало.
Человек вдруг внимательно посмотрел на меня, словно взвешивая, можно ли доверить мне историю, которую он начал было рассказывать. Он облокотился на спинку кресла и закурил.
— Я родился в маленьком портовом городе, на берегу Балтийского моря, — произнес он наконец, — Его название вам ни о чем не скажет. Когда мои родители поженились, папе было тридцать шесть лет, а маме — двадцать восемь. Я был их поздним ребенком. Братьев и сестер у меня не было. В нашем городке было лишь одно почтовое отделение, там и работал мой отец. По утрам он разносил по домам почту, а после обеда принимал в конторе посетителей. Мама моя была учительницей музыки. Как они познакомились, мне неизвестно. Тем утром, позавтракав, отец отправился в порт. Он должен был доставить посылку на корабль, причаливший накануне вечером. Позднее мама рассказывала мне, что помнит, о какой посылке шла речь. Это был небольшой деревянный ящик. По его крышке тянулась сделанная с помощью трафарета чернильная надпись: «Книги. Не кантовать». Адрес, напротив, был написан изящным, старомодным почерком: название городка, порт, пароход «Морская птица». Отец приладил посылку на багажник велосипеда, махнул нам с мамой фуражкой и уехал. Больше мы его никогда не видели.
— Мама забеспокоилась, когда отец не пришел домой обедать, — продолжил он, докурив сигарету, — Вечером к нам заглянул сосед. Он был очень удивлен, придя на почту и обнаружив, что дверь конторы заперта. Отец мой слыл человеком ответственным и не стал бы пропускать работу без веской на то причины. Ночью мама обратилась в полицию. Однако проведенное расследование ни к чему не привело. Полиция располагала лишь свидетельством двух бродяг, обитавших на пристани в жилище из картонных коробок. Они утверждали, что видели, как человек, похожий на моего отца, поднялся по трапу парохода «Морская птица». Он катил рядом с собой велосипед с привязанной к багажнику деревянной коробкой. По их словам, спустя примерно полчаса после прихода отца, корабль отчалил от пристани и быстро скрылся из виду. За эти полчаса никто, включая моего отца, не покинул судно. На допросах бродяги вели себя подозрительно. Они нервничали и путались в показаниях. То они уверяли, что на палубе было очень тихо, отца никто не встретил, и он спустился в трюм в поисках членов команды. То, наоборот, припоминали, что на корабле был праздник — играла музыка и на мачте развевались разноцветные флажки. Тем не менее, полиция не смогла найти улики, которые подтверждали бы причастность этих людей к произошедшему, и они были отпущены не свободу. Следствие склонялось к версии, что отец стал жертвой несчастного случая или даже преступного нападения. Однако других подозреваемых или даже свидетелей в деле так и не появилось. В ответ на посланные полицией запросы, из ближайших портов сообщили, что судно под названием «Морская птица» в указанный период не входило в их акватории.
