Номер не высвечивался.
Слезы мгновенно кончились.
Лиза жестом выгнала Веру из комнаты и, нажав на кнопку «принять вызов», поднесла телефон к уху. Знакомый мужской голос, звучавший неестественно низко и глухо, сообщил:
– Ты отвечаешь на мой вопрос, и я возвращаю тебе дочь.
Глава 21
Отслужив по контракту и вернувшись домой, Улыбка несколько месяцев слонялся без дела, приспосабливаясь к мирной жизни, от которой успел отвыкнуть. Заработанные на службе деньги постепенно заканчивались и нужно было думать, чем заниматься дальше. Поступать в институт Улыбка не планировал – ботаником он никогда не являлся, склонностей к наукам не имел, да и время уже упустил. Сидеть за одной партой с юнцами, свысока поглядывающими на великовозрастного однокурсника, – удовольствие не для гордых. Эту идею Улыбка сразу отмел.
Так бы и стоял на распутье, если бы друг Толька не выручил, предложив пойти в охранное агентство. Бывших спецназовцев там охотно берут, заработок неплохой, и делать особо ничего не нужно. Скучноватая работенка, если сравнивать с боевыми действиями. Но товарищи решили: с авантюризмом пора кончать. Нужно привыкать к нормальной жизни, найти хороших девчонок, жениться, родить детей. Друзья успешно прошли собеседование и вместе устроились в одну контору.
Удивительно, но куда бы Толька ни переезжал, куда бы ни шел – кличка следовала за ним. Вот и на новом месте уже через месяц Тольку дружно величали «Адавайте». К такому положению вещей друг относился философски и ничуть не обижался. А когда от него требовали раскрыть позывной лучшего друга, демонстрировал партизанское упрямство. Улыбка не просил Тольку молчать – товарищ сам чувствовал – это слишком личное: часть того прошлого, о котором не хочется говорить вслух.
Армейские сослуживцы прозвали его Улыбкой за то, что был чрезмерно серьезен и крайне редко смеялся. Ребята знали толк в иронии.
В охранном агентстве они работали в основном на разных заданиях. В последние месяцы Толька устроился телохранителем и по совместительству водителем преуспевающего бизнесмена. Говорил, что тоскливей занятия у него еще не было:
– Мужик такой нормальный, правильный. Ни разу не слышал, чтобы он голос повышал или грубил кому-то. К нему даже ярые конкуренты с уважением относятся. Охранник ему скорее для статуса нужен, чем для реальной защиты. Да и вызывает он меня от силы три раза в неделю. Буду я, Мишка, о переводе просить. А то со скуки сдохну.
Перевестись Толька не успел. Был застрелен, прикрыв собой клиента, прямо во дворе московской многоэтажки. Бизнесмен тоже погиб – неизвестные нападавшие выпустили в него четыре пули.
Сказать, что Улыбка был шокирован, – не сказать ничего. Он не верил. Даже стоя на краю могилы и глядя, как гроб с телом друга опускается в мерзлую землю, – не верил. Толька не мог умереть. Это же Толька! Самый везучий парень на планете! Он выходил невредимым из таких передряг, что окружающие понимали: «родиться в рубашке» – не просто красивая фраза. В критических ситуациях, когда большинство впадало в ступор, Толька произносил свое сакраментальное: «А давайте попробуем..» – и предлагал отчаянный и совершенно невозможный шаг. И этот шаг оборачивался удачей.
Это же нелогично – чтобы человек пережил войну и умер в безопасной зоне. Так не должно быть. Не должно.
Прошли недели, прежде чем Улыбка осознал факт смерти лучшего друга.
Первое время он интересовался ходом расследования. Не терял надежды, что стрелявших отыщут и накажут по всей строгости закона. Но шли дни, месяцы, а следствие не приносило результатов. В какой-то момент Улыбка понял, что надеяться больше не на что. Если убийство не раскрыто по горячим следам, то вероятность дальнейшего успеха падает до минимума.
И тогда накатило отчаяние. Острое, изнуряющее, будто чья-то рука вытягивала внутренности и накручивала их на кулак. Улыбка задыхался от боли, глотал ртом воздух и лишь сильнее ощущал собственное бессилие. Он не знал, как примириться с мыслью о том, что преступники останутся на свободе.
На войне было проще: он заранее понимал, под чем подписывался. Принимал условия, осознавал свой риск. Не сетовал на судьбу, поскольку добровольно выбрал собственный путь. Не тропинку на лужайке для гольфа, а путь по минному полю, где в любой момент может оборваться жизнь – твоя и твоих товарищей. Но в конечном итоге, как бы ни складывались обстоятельства, пенять приходилось только на себя. А злость, неминуемо возникавшая от потерь и лишений, находила выход в яростном, неудержимом стремлении уничтожить противника.
Но Тольку убили не враги. И мстить было некому.
Улыбка чувствовал, что от поселившейся внутри тяжести не избавиться даже по прошествии времени. Он почти смирился и даже научился на несколько минут забывать об утрате. Но затем произошло событие, вдохнувшее в него новые силы.
В агентство поступил заказ на двух телохранителей для некой Елизаветы Гончаровой. Говорили, что богатую дамочку похитил маньяк и держал взаперти несколько месяцев. Теперь ей требовалась надежная охрана. Услышав фамилию предполагаемой клиентки, Улыбка решил, что это обычное совпадение. Но после некоторых уточнений стало очевидно: Елизавета Гончарова – действительно вдова расстрелянного предпринимателя. У Улыбки как раз закончился контракт, и он согласился на собеседование. Он мечтал об этой работе, еще не отдавая себе отчет, почему именно. Может быть, надеялся узнать от вдовы подробности последних минут жизни лучшего друга; а может, стремился повторить Толькин маршрут, влезть в его шкуру…
Работу он получил.
Сперва присматривался к новой клиентке. Гончарова была капризной, вздорной женщиной, испорченной легкими деньгами. Вела разгульный образ жизни, встречаясь одновременно с двумя мужчинами, плотно сидела на наркотиках и ни в чем себе не отказывала. Задушевный диалог с ней представлялся делом сложным. Впрочем, Улыбка не спешил.
Первое ощущение чего-то странного закралось спустя полтора месяца после начала работы. Во всей атмосфере, окружавшей Гончарову, чувствовалось что-то больное. Улыбка не мог привести конкретные факты: общий фон складывался из мелких нюансов, из обрывков фраз, полуулыбок и многозначительных взглядов. У Гончаровой были друзья – настоящие, проверенные временем. То, как они общались, как считывали мысли друг друга, говорило о необычайной духовной близости.
Неизвестно почему Улыбка насторожился. Это шло на уровне инстинкта. Он словно вновь очутился в лесу, на подходе к базе боевиков, он не видел опасности, но ощущал ее незримое присутствие: опасность витала в воздухе, таилась под рыхлой почвой, пряталась за ветвями деревьев. Улыбка научился доверять интуиции – она всегда обострялась при угрозе для жизни. Включился он мгновенно, рефлекторно – подобно тому, как рука машинально наносит удар за долю секунды до того, как ты осознаешь необходимость обороняться.
Наблюдение – несложный процесс, если находишься в непосредственной близости от объекта. А если объект обладает неустойчивой психикой и зачастую забывает об осторожности, тем легче складывается истинная картина.
