— Мы чудом остались в живых, — закончил он свой рассказ.
Эмилиано опустил глаза:
— Я не верю в чудеса.
— Научишься.
— На сегодня я и так многому научился.
— Спасибо, — сказал Гвидо, положив руку на руль велосипеда.
— За что?
— За то, что починил мой велосипед.
И снова Эмилиано был застигнут врасплох. Этот человек отдал ему свой велосипед, предоставил ночлег и раскрыл свою тайну. Никто никогда не давал ему так много. Это он, Эмилиано, должен был благодарить Гвидо. Но он не знал как. И решил отшутиться:
— Теперь это мой велосипед. Если ты его украдешь, я натравлю на тебя пару моих дружков.
Они рассмеялись.
— Не волнуйся. После аварии я больше ни разу не сел на велосипед…
Эмилиано внимательно посмотрел на мастера и нашел свой способ его отблагодарить:
— Время проходит, и люди меняются…
Вилла стояла на берегу моря. На входной двери была синяя фарфоровая табличка. Рамка из аккуратно прорисованных желтых лимонов. В рамке — номер дома. Грета неподвижно стояла перед оградой и смотрела в комнату, освещенную синим прожектором телевизора. Часы на столе показывали час ночи. Отыскать дом по адресу оказалось не так просто, но они его нашли.
— Если в окнах горит свет, значит, они еще не легли, — заметил Ансельмо.
В ответ — молчание.
— Хочешь, вернемся завтра?
Она не знала, чего она хочет. Она не знала, что ей делать. Она стояла и смотрела в окно. Стулья, диваны, стол и люстра казались театральной декорацией. А на сцене шел спектакль, смысл которого она не понимала. На диване сидят мужчина, женщина и ребенок. И баюкают друг друга. Ребенок спит на руках у матери. Мать дремлет на руках отца. Отец обнимает их обоих, глядя в телевизор. Со спокойным лицом человека, у которого есть все, чего он хочет. Вдруг что-то нарушает идиллию. Мать встает и начинает качать расплакавшегося малыша. Отец подходит и целует их. Дает сыну игрушечного кролика. Малыш не хочет кролика и отбрасывает его в сторону. Родители смеются и что-то говорят. Потом снова смеются. Целуются. Он гасит свет, и сцена погружается в темноту. Потом свет зажигается в комнате на нижнем этаже, и спектакль продолжается. Снова поцелуи и объятия. И колыбельные. И снова поцелуи. Те, что не достались ей.
— Грета?
Молчание.
— Хочешь, вернемся завтра?
— Я больше никогда не хочу возвращаться.
— Что случилось?
— Увези меня отсюда.
— Сейчас? Я не знаю как…
— Я сказала — увези меня отсюда! — закричала она голосом, которого Ансельмо никогда у нее не слышал.
— Хорошо. Поехали.
Он посадил ее на велосипед и надавил на педали. Он чувствовал, как дрожит ее тело. От плача, который она держала в себе.
— Куда тебя отвезти?
К моим подругам. Я хочу к Эмме, которая меня злит, и к Лючии, которая порет всякую чушь. Я хочу к моему Мерлину, к нелепой «Грациелле» и к кремовому «голландцу». Я хочу в веломастерскую, к Шагалычу и Гвидо. Хочу, чтобы руки были в масле, а волосы в пыли. Хочу стричь волосы, слушать веселую болтовню, ходить по магазинам и есть много-много…
— Шоколада. Я хочу шоколада. Отвези меня туда, где много шоколада.
Вторая ночь
Она представляла себе диван, пыль и холод и не могла заснуть. Эмилиано вторую ночь проводил в мастерской. А она в удобной кровати, в огромном доме, в окружении бесполезных и прекрасных вещей думала о том, что есть что-то в корне неправильное в этом мире. Что-то, что проводит границу между тем, кто нежится в кровати с балдахином, и тем, кто спит на диване, найденном на свалке. Ей казалось, что по какой-то таинственной причине она наделена властью стереть эту границу.
Ей захотелось пить. Назойливая жажда не давала думать и не хотела ждать. Эмма встала с кровати и пересекла темный коридор за дверью своей комнаты. Добравшись до кухни, она обнаружила, что в доме Килдэр не одна она страдает бессонницей. Ее мать еще не ложилась. Странно, Эмме и раньше доводилось просыпаться от жажды среди ночи, но она никогда никого не заставала на кухне. Мать сидела спиной и не замечала ее присутствия. Казалось, она с большим увлечением изучает страницу какого-то сайта на своем белом ноутбуке. Эмма вытянулась вперед, чтобы получше рассмотреть сайт. И увидела формуляр на английском языке. Имя, фамилия, возраст, место жительства… В правом верхнем углу бланка — забавный логотип. Какой-то странный рисунок. Нет, не рисунок. Это китайские иероглифы. И ниже перевод: Пекинский университет. Мать вписала в первую пустую клетку имя Эммы.
— Что ты делаешь? — спросила обладательница имени, выходя из укрытия.
— Эмма! — подскочила на стуле Марта Килдэр. — Как ты меня напугала! Ты почему до сих пор не спишь?
— Я задала тебе вопрос, мама. Что это?
— Твое будущее, — ответила синьора Килдэр, не поведя бровью.
— Ты записываешь меня на эти дурацкие курсы китайского языка?!
— Я подумала, тебе будет интересно получить более подробную информацию. Вот и все.
— Разреши, пожалуйста, мне самой думать о моем будущем. И еще разреши заметить, что мне все это совершенно не интересно.
— Darling, почему ты такая категоричная?
Когда мать начинала использовать в речи трудные слова, у Эммы возникало непреодолимое желание отвечать ей грубо и вульгарно:
— Что, на хрен, значит «категоричная»?
Губы матери вытянулись в узкую линию.
— Кто научил тебя таким словам?
— Я самоучка.
Это было уж слишком.
— Все, хватит, — решительно сказала синьора Килдэр. — Сядь, мне надо с тобой поговорить.
— Мне тоже надо с тобой поговорить.
Марта согласилась, но на своих условиях:
— Хорошо. Я тебя слушаю. Сядь.
Эмма села.
— Один мой друг спит на диване в мастерской, в месте, где нельзя ночевать. А у нас такой огромный дом. Я подумала, может, мы пригласим его к нам ненадолго…
Узкая линия превратилась в участливую складку. Но Эмма не заметила разницы.
— Ты всегда была такой щедрой.
Вступление Эмме не понравилось. Эта сочувственная реакция сулила фонтан трудных слов. Трудных и пустых.
— И такой доверчивой. Это бесценный дар. Это наследство, которое ты получила от своей семьи. Великодушие благородных предков.
Так, начинается.
— Но следует проводить границу между теми, кто нуждается в нашей помощи, и теми, кто должен научиться достигать определенных целей собственными силами.
