А второй списывал все пять задач.
– Зачем, – говорю, – ты списываешь пять задач? Кто поверит, что ты решил все пять задач? Спиши три задачи и получи трояк.
– А если в одной из задач ты ошибешься? – отвечал тупой приятель. – Тогда мне поставят два.
Он понимал, что три решенные задачи, в одной из которых ошибка, превращаются в две решенные задачи. То есть он умел отнимать от трех один и получать два. По-моему, этого достаточно, чтобы выдать человеку аттестат об окончании купчинской школы.
Но тупой приятель упорно списывал все пять задач. Математичка, естественно, не верила. И на следующем уроке вызывала его к доске. Давала самую простую задачу. Мой приятель, конечно, не мог ее решить.
Самое интересное, что математичка говорила ему ровно то же, что и я.
– Зачем, – говорила математичка, – ты списал пять задач? Списал бы три. Не могу же я поставить тебе «пятерку».
И ставила «банан».
– И правильно делала, – сказала Жанна. – Только в Купчино учатся такие дебилы.
– Только в Купчино? Но педагогическую практику я проходил на Васильевском острове. Задал письменную работу.
– По какому предмету?
– По истории. В письменной работе был вопрос: «Назовите известных вам полководцев, репрессированных в 30-е годы». Какой-то дурак написал: «Бухарин, Фрунзе и Луначарский». А все остальные с него списали. И во всех ответах значились эти идиотские Бухарин, Фрунзе и Луначарский.
– Что, – спрашиваю, – за чушь?
– Никакая не чушь, – отвечают дети. – Бухарин был репрессирован?
– Был.
– А Фрунзе был полководцем?
– Был.
– Вот видите, – говорят дети, – все правильно мы ответили.
И, кстати, учительница, что руководила практикой на Васильевском острове, тоже было туповатой.
Однажды я пришел на урок не в духе. Я был маленько с бодуна, вот и пришел не в духе. И вызвал к доске отличницу.
Она тараторит про начало Второй мировой войны. А я понимаю, что она слово в слово пересказывает учебник, который я сам только что читал.
– Скажите, – говорю, – а почему Германия напала на Польшу, а, к примеру, не на Испанию?
Отличница стоит, вылупив глаза и раскрыв рот. Молчит.
– Три, – говорю. – Это максимум, что я могу вам поставить. Историю, – говорю, – надо понимать, а не зубрить.
После урока училка принялась на меня кричать.
– Я, – кричит, – сама не могу ответить на этот вопрос.
– Это, – говорю, – вас не красит.
– Так почему же Германия не напала на Испанию?
– У них нет общей границы.
– Это не аргумент.
– Хорошо. Франкистская Испания была союзницей гитлеровской Германии.
Училка поскрежетала зубами и говорит:
– За проведение этого урока ставлю вам три. Это максимум, что я могу вам поставить.
Жанна решительно встала на сторону училки:
– Я бы тебе и трех не поставила.
Мы дошли до двора, в котором я рос до 12 лет.
– Вот подъезд, в котором я жил. А вот в том подъезде, – я показал рукой, – был подростковый клуб «Октябрь». Мы играли за него в футбол на турнир «Кожаный мяч». И все время проигрывали. А как-то, значит, играем на своем поле. Вот на этом, видишь? Теперь тут ворот нет, а раньше были. Здесь мы и играли.
Перед матчем знакомые гопники подошли к вратарю гостей. «Отобьешь хоть один удар – огребешь», – сказали гопники. Мы выиграли. С минимальным счетом – 1:0. Мне до сих пор стыдно, что я не забил пенальти. Я знал, что вратарь не будет отбивать. Что достаточно просто катнуть мяч. И все-таки ударил выше ворот. Ты меня слушаешь?
Жанна пристально смотрела мне в глаза. Я схватил ее за плечи, прижал и – как-то не целясь – попал губами в губы.
Глава четырнадцатая
Дом
У своей парадной я остановился.
– Видишь красное здание? – спросил я Жанну. – Это школа. Я в ней учился один год. В восьмом классе. По тогдашней системе, по нынешней это будет девятый.
– Пошли посмотрим на школу, – потребовала Жанна.
– Чего ты там не видела?
– Никогда не видела таких школ. Похожа на крепость.
– У нас полно таких школ.
– Я училась в центре и никогда таких школ не видела.
Пошли смотреть.
– Эта школа была жутковатой даже по купчинским меркам, – объяснил я. – Один раз замещать урок по русскому языку пришла молоденькая учительница. Мы с приятелем играли в ножички на парте.
– Прямо на парте?
– Прямо на парте. Учительница подскочила и потребовала прекратить.
«Отстань», – сказал ей приятель. «Ты еще маленький мне хамить», – завизжала учительница. «Маленький у тебя в штанах», – спокойным тоном ответил приятель.
– Ерунда какая-то, – возмутилась Жанна. – Так можно сказать мужику, а в отношении женщин эта присказка не имеет смысла.
– Согласен. К тому же учительница была в юбке. Мы все осудили приятеля за неграмотность. Другой приятель любил жевать обложки от тетрадок за три копейки. Зеленые такие обложки. Он жевал их целый урок. Потом выплевывал содержимое в ладонь. От одного вида этого месива пробирала тошнота. Приятель размахивался и запускал эту дрянь в доску. Рикошетом от доски она попадала точно в физиономию физичке.
– Хватит, – прервала меня Жанна. – Скажи лучше, как тебе приходилось в этой школе?
– Сначала трудновато. Я же был новеньким. Два раза пришлось подраться. А потом – нормально. Подружился почти со всеми гопниками. И даже временами ходил вместе с ними сидеть у парадной и слушать магнитофон в полиэтиленовом пакете.
– Помню, – обрадовалась Жанна. – Никогда не понимала, почему магнитофон нужно было носить в пакете.
– Этого никто не понимал. Здесь нелепо искать логику. А почему мушкетеры носили шляпы с перьями?
– Вы не носили шляпы с перьями.
– Шляпа с пером не очень подходит к ватнику и кирзачам.
– Ты носил ватник и кирзачи?
– Всего один раз. Меня донимали вопросом, почему я не одеваюсь согласно правилам. То есть в ватник, кирзачи и солдатский ремень. Я понимал, что оскорбляю людей своим пренебрежением к их обычаям и традициям. Между нами рвались духовные скрепы. И я надел ватник. Надел сапоги, причем не кирзовые, а хромовые, которые считались круче. И подпоясался морским ремнем, доставшимся от дяди. «Почему всегда так не ходишь?» – спросили знакомые гопники. «С этими вещами слишком много связано, чтобы носить их каждый день», – мрачно сказал я. Они понимающе кивнули.
