Лада Николаевна кокетливо повела плечиком. Впрочем, кокетливость эта была напускной, игрушечной – Колдунов, как многодетный отец, не состоял в реестре потенциальных любовников и интересных мужчин больницы. Счастливый в браке, одаренный многочисленным потомством, Ян Александрович никогда не заглядывался на женщин, будучи для сотрудниц добрым приятелем, но отнюдь не воздыхателем или ухажером.
– В отделении его быстро закопают, – продолжал он. – Раз документов нет плюс еще пьяный, антибиотики нормальные колоть не будут, да и где их взять-то, нормальные? А у него, кажется, пневмония начинается, надо полечить хотя бы денька три.
– Сделаем, Ян Александрович. Изыщем внутренние резервы. Витаминчики, глюкозка, то-се… Мужик-то, кажется, молодой, жалко, если помрет.
Колдунов с хрустом потянулся.
– Как приятно, Ладушка Николаевна, иметь с вами дело. А то большинство наших докторов исповедует принцип: убил бомжа – очистил город.
– Один вы, Ян Александрович, с ними целуетесь.
– А что делать? Терпимость к своим недостаткам – порок, а терпимость к чужим порокам – добродетель. Я просто пытаюсь уравновесить плюсы и минусы собственной личности.
Лада задумчиво кивнула, вытащила из кармана ручку и, не отрываясь от беседы с Колдуновым, принялась строчить в истории болезни стандартный приемный эпикриз: «Больной доставлен из операционной в состоянии медикаментозного сна…»
– Телефонограмму дали? Что говорить, если вдруг из милиции позвонят? Как обычно – избит неизвестными лицами?
– Угу. Лицами, пожелавшими остаться неизвестными… – Колдунов опять потянулся и несколько раз подряд энергично зевнул, прогоняя сон. – Но сдается мне, били они его все-таки не лицами, а другими частями тела, предположительно ногами.
Вполуха слушая колдуновские разглагольствования, Диана обихаживала больного: написала на прикрепленной в ногах кровати табличке: «Неизвестный», установила капельницу в штатив, проверила надежность повязки и привязала руки и ноги специальными ремнями.
Фиксация больного в реанимационном отделении не жестокость, а вынужденная мера – в бессознательном состоянии пациент может нанести себе вред, если оставить его руки свободными.
«Как-то не похож он на бомжа, – лениво думала Диана, разглядывая свежую, без расчесов и гнойников кожу, под которой прослеживались крепкие мускулы. – И на алкаша тоже не похож, лицо не одутловатое. Наверное, опустился совсем недавно… Это добиваться положения в обществе приходится годами, а упасть на дно можно в один миг. Жаль, тело красивое. Сколько ему лет, интересно?.. Никак не больше сорока, жить бы да жить. Впрочем, мы ничего о нем не знаем, кроме того, что он валялся на улице пьяный и избитый. Кто сказал, что напиваются только бомжи? А тело, ей-богу, ухоженное».
Она пригляделась к рукам: грязные, но грязь на них свежая, а не копившаяся годами. Ногти ухоженные, аккуратно подстриженные, а не обломанные. У бомжей не бывает таких рук. И ног таких, с аккуратными пятками, у них тоже не бывает.
Ох, напрасно доктора записали его в бомжи, на самом деле это приличный человек, оказавшийся в канаве из-за рокового стечения обстоятельств!
Сделав вид, что поправляет мнимому бомжу повязку, Диана осмотрела зубы и волосы. Стрижка очень короткая, почти под ноль, можно предположить, что мужика обрили в каком-нибудь санпропускнике. Однако Диана почувствовала, что над его головой поработал дорогой парикмахер. Ну а зубы… Бомж, даже просто малообеспеченный человек, не может содержать зубы в таком состоянии. «Нужно доложить докторам о своих выводах», – подумала Диана.
Но вдруг словно кто-то шепнул ей на ушко: «Это твой шанс. Не упусти его».
Глава 2
Диана Кутепова всегда спускалась в школьный гардероб по левой лестнице. Пусть для этого приходилось делать круг по всей школе, пусть пахло столовскими щами и на площадке вечно толкалась малышня, зато путь пролегал мимо стенда «Наши чемпионы».
Хватало мимолетного взгляда на фотографию Володи Стасова, чтобы сердце Дианы сладко и томительно сжималось, а в живот ей словно ударяла мощная морская волна.
Господи, как она его любила!
Наверное, с сотворения мира никто так не мучился и не страдал от любви, как девятиклассница Диана, навеки отдавшая свое сердце лучшему футболисту школы.
Ученик выпускного класса вряд ли подозревал, что на него обрушился столь мощный поток чувств, скорее всего он даже не знал о Дианином существовании. Но видеть его, наблюдать, как он тренируется в зале или играет в футбол на поле за школой, было для Дианы величайшим счастьем на свете. А уж если удавалось поймать его взгляд… Таких случаев было всего три, но каждый из них отпечатался в Дианиной памяти в мельчайших подробностях.
К несчастью, расписания уроков у девятого и одиннадцатого классов не совпадали, и видеть своего кумира Диане удавалось не каждый день. Что же ей оставалось? Долгие одинокие посиделки на скамейке в Володином дворе в надежде увидеть, как любимый идет домой, да школьные дискотеки раз в месяц, когда Диана безнадежно простаивала весь вечер в углу, ревниво отмечая, с кем Володя танцует медленные танцы.
Но самое страшное ждало впереди – еще одна четверть, и Стасов окончит школу, тогда ей вовсе не удастся видеть его…
Как же она будет жить?
Она вышла на трамвайную остановку. Начиналась мокрая питерская весна, грязный снег оседал на глазах, становясь похожим на куски пемзы, из-под него проступал серый асфальт, и небо тоже было мокрым и тяжелым, как асфальт. Но в лужах стучала капель, настойчиво пела какая-то птичка, от этого веселело на душе, и казалось, что все еще может случиться. Володя разглядит ее среди толпы обожающих его школьниц, поймет, какая она хорошая и как сильно любит его…
Диана промочила ноги, но упорно стояла на остановке, пропуская трамваи один за другим, – ждала, когда Володя выйдет из школы. Ей казалось очень важным, чтобы он увидел ее именно на остановке, а не в школьном коридоре.
Она посмотрелась в стекло киоска «Союзпечати» – толстощекая девица молочно-восковой спелости с крупной, но довольно стройной фигурой. Жакет, перешитый мамой из бабушкиного пальто, не мог, конечно, сравниться с импортными куртками одноклассниц, но сидел идеально, подчеркивая тонюсенькую талию, плавную линию бедер и длинные ноги.
Почти все девчонки в их элитной школе хорошо одеты. У Стасова, наверное, в глазах уже рябит от фирменных шмоток, и Дианина бедность выделит ее из толпы девчонок, заставит обратить на себя внимание.
«Он увидит, какая я аккуратная. Пусть все вещи у меня старые, но чистые и отглаженные. Он поймет, что я прекрасная хозяйка, и женится на мне, – мечтала Диана, разглядывая собственные ноги, облаченные в многократно заштопанные колготки и сапоги, от старости утратившие форму. – Ничего, скоро у меня будут новые сапоги, мама обещала. – Диана счастливо вздохнула, представив вожделенную обувь: черные невысокие сапожки на среднем каблуке с узким голенищем и острым носком. Они будут обалденно смотреться с жакетом. К ним нужна широкая юбка до середины колена, малахитовая или цвета бордо, а может, шотландка, но, сколько я ни хожу по магазинам, нигде не видела настоящей шотландки. Юбка-брюки тоже будет прекрасно смотреться, но жакет к ней лучше бы покороче. А вот джинсовая юбка – ни при каких обстоятельствах!»
