Пиццу мастерски крутил Петя Цыганков – шустрый молодой парень, влюбленный в Италию и во все, что с ней связано. Выкручивать и подкидывать тонюсенькое тесто так, чтобы оно не порвалось и не растянулось, он научился в простенькой пиццерии в Римини, откуда Борис его и вывез в два дня, пообещав деньги и славу. Обещание сдержал: деньгами не обидел, а слава о пицце в «Ла Винье» давно гремела на всю Москву. Теперь Борис опасался, что и Петя вскоре сдержит свое обещание.
– Накоплю деньжат и снова рвану в Италию, – сказал тот Борису, покидая Римини.
– Зачем? – Борис искренне недоумевал. Денег в Москве можно заработать больше, жизнь на курорте скучновата для молодого человека. Что он забыл в этой Италии? Объяснение было лаконичным:
– Хочу жениться на итальянке. Любовь, страсть, волосы черные, очи жгучие.
– Таких и тут навалом, – не понял Борис.
– Но они не итальянки.
Аргумент железный.
Ирочка Родина давно уже получила задание немедленно отправить к Борису молоденькую итальянку, если таковая появится на горизонте. Но это оказался как раз тот случай, когда даже Ирочка оказалась бессильна. Итальянки предпочитали ухаживать за волосами в Италии, в московские салоны заглядывали нечасто. Ирочкина студия находилась далеко от итальянского посольства, так что ждать, что желанная встреча случится не сегодня завтра, не приходилось. Петя мог уехать в любой момент, и Борис постоянно мысленно готовил себя к тому, что рано или поздно это случится.
– Чему быть, того не миновать, – ответил он своим размышлениям в очередной раз и тут же услышал:
– Вы о чем, Борис Антонович? – Тонкий круг теста обвис на пальцах Пети.
– Я? – Борис задумчиво посмотрел на подчиненного. – Да, собственно, обо всем.
День вертелся обычной каруселью.
Отправить скатерти в прачечную, выразить почтение поставщикам, провести пару собеседований (подходящий кандидат для приготовления блюд из рыбы так и не нашелся), попытаться вникнуть в бухгалтерию – смотреть с умным видом в документы и благодушно кивать или расстроенно качать головой, в зависимости от того, какие цифры озвучивает бухгалтер Раиса Николаевна. Отчеты вкупе с налогами давались Борису с трудом. Именно их он и боялся, постоянно откладывая открытие собственного ресторана. Когда-то рискнул поделиться своими страхами с Викой. А она…
Нет, на смех, конечно, не подняла, но искренне удивилась. Спросила изумленно:
– А чего тут бояться?
– Так я же ничего в этом не понимаю!
– Ну и что? Человек с мозгами во всем может разобраться.
– Ты так спокойно об этом говоришь! Неужели сама ничего не боишься?
Она тихонько засмеялась, обняла его, зашептала в ухо:
– Я, Боренька, много чего боюсь. Но вот новых знаний – нисколечко! Если захочешь, я даже за тебя смогу разобраться во всех этих циферках. Буду твоим бухгалтером.
Он тогда почему-то обиделся. Молодой был, дурной. Неприятно стало, что она такая бедовая, а он на ее фоне – трус. Разомкнул ее руки, отстранился, пробурчал:
– Сам как-нибудь…
А она и не стала настаивать, сказала только:
– Сам – так сам. У тебя получится.
И у него получилось.
Конечно, отчетность не была его коньком, но все же некоторое представление Борис, как любой грамотный руководитель, о налоговом законодательстве имел и уделял (хоть и с неохотой) должное внимание бухгалтерии. После общения с Раисой Николаевной он, как правило, чувствовал себя абсолютно опустошенным. Ему казалось, что все окружающие видят, как его волосы буквально дымятся, как дергаются губы и как криво висит галстук, узел которого он по привычке теребил, когда находился в некомфортной для себя обстановке.
Сегодня, к счастью, Борис был без галстука. Голубой пуловер с большой белой вставкой эффектно сидел на его еще неплохой фигуре, модные джинсы обтягивали все, что нужно обтягивать, лицо украшала дорогая оправа очков. Волосы (без каких-либо следов пожара в голове) лежали в безукоризненной салонной стрижке, а губы не дергались и не шептали проклятия – разговор с бухгалтером вышел коротким и безобидным. Именно поэтому молоденькая официантка Наташа и рискнула обратиться к начальнику. В противном случае она бы, конечно, не подошла. Позвала бы менеджера зала, но он, как назло, куда-то запропастился, или вызвала бы начальника смены. Она как раз и направлялась на кухню, чтобы это сделать, но столкнулась с директором, который, находясь в благодушном настроении, ей улыбнулся, а у Наташи как-то само собой вырвалось:
– Там… – она махнула рукой в сторону залов, – там вас спрашивают.
«Экспертов вчера не было, они пришли сегодня, и все пойдет прахом», – у Бориса внутри все похолодело, он еле разжал губы, чтобы спросить:
– Кто?
Наташа недовольно передернула плечами, выражая свое отношение к требовавшей Бориса персоне, и доложила:
– Какая-то дама.
– Дама? – Борис оживился.
«Слава богу, не эксперты! А кто? Ой, так это, наверное, Машка приехала. Наташа новенькая – Манюню никогда не видела».
– Ну да. Она тут еще вчера вас требовала.
Борис смутно припомнил разговор с Костей. Кажется, речь шла о десертах. Придется пойти, объяснить этой шпионке, что он – владелец бизнеса и не собирается раскрывать своих секретов конкурентам.
– Пойдем, – сказал он Наташе и решительно направился вслед за девушкой.
У входа в античный зал официантка остановилась и, прежде чем выпорхнуть из-за тяжелой золотистой шторы, отделяющей это помещение от других, пояснила начальнику:
– Она за двадцатым столиком.
Он коротко кивнул, Наташа открыла штору, проскальзывая в щель. Этой щели Борису оказалось достаточно. В зал он не вышел. Застыл, как юнец у замочной скважины, приникнув глазом к малюсенькому зазору в занавесе.
Не может быть! Это невозможно, невероятно!
Хотя – что же тут невозможного? Всегда есть вероятность встретить того, кто живет с тобой в одном городе. Особенно если ты хочешь его встретить. Или наоборот – не хочешь?
Но если нет, то почему так заколотилось сердце и откуда эта неожиданная испарина на висках и ладонях?!
От неожиданности? От страха? От смущения? Или от того, что вдруг осознал, как сильно хотел этой встречи, как надеялся на нее? И это понимание теперь и волнует, и пугает, и даже… даже радует его, черт побери!
– Жив, курилка! – пробормотал Борис, стоя за шторой и рассматривая женщину за двадцатым столиком.
Это была она.
Нет, не постаревшая – но повзрослевшая. Из образа исчезла юношеская небрежность. Каждая деталь туалета была тщательно продумана. Кремовая шелковая блуза заправлена в юбку-карандаш на два тона темнее. Ноги украшали замшевые сапоги того же оттенка, что и юбка. На вороте блузы блестела какая-то брошь, в ушах, насколько он мог увидеть с такого расстояния, посверкивали небольшие серьги. Волосы не раскиданы по плечам, а лежат на них так, будто каждый локон знает отдельное, отведенное лично ему место.
