Джеймс обернулся к нам и вопросительно вскинул брови:
– Что-то не так?
– Нет, ничего, – пробормотала я, убеждаясь, что моя вечерняя сумочка по-прежнему надежно закрыта – атласный мешочек с бабушкиной тетрадью, с которой я теперь никогда не расставалась. – Извините…
Удалившись в дамскую комнату, освещенную стробоскопическими светильниками, я прислонилась к мраморной раковине и постаралась взять себя в руки. Чувство, которое у меня возникло в тот момент, когда мы сюда приехали, – ощущение неминуемой беды – вернулось вновь и накрыло меня с головой. В самой оптимистичной частице своего сердца я продолжала лелеять слабую надежду на то, что Ник в конце концов все-таки явится на эту вечеринку. Вот только… как бы я его узнала среди такого множества людей в масках?
Пока я стояла там перед зеркалом, из туалетной кабинки вышла прекрасная латиноамериканка в облегающем костюме кошки. Серебристые волосы заставляли ее выглядеть одновременно и старой, и молодой, и я была мгновенно очарована силой, исходившей от ее тела. Однако, когда наши взгляды встретились в зеркале, в глазах женщины вспыхнула откровенная злоба. И только после того, как за ней закрылась дверь туалетной комнаты, мне пришло в голову, что я могла встречаться с ней прежде где-то еще. В ее глазах было нечто странно знакомое…
Когда я вышла из дамской комнаты, Резник что-то говорил своим гостям на хорошем французском. Я уловила лишь конец его речи, завершившейся грустным тостом:
– За Алекса, – сказал Резник, поднимая бокал с шампанским. – Сегодня ровно год со дня его смерти. И за правосудие.
– В чем дело? – прошипела Ребекка, когда возобновились музыка и разговоры. – У тебя такой вид, словно…
– Эй, болтушки! – окликнул нас Джеймс. – Это наш шанс.
Нам понадобилось основательно поработать локтями, чтобы пробиться к хозяину дома, но как только нам это удалось, Джеймс был вознагражден крепким объятием.
– Моузлейн! – воскликнул Резник со слабым славянским акцентом. – Рад, что ты здесь. Мне нужно с тобой поговорить.
Он бросил на Джеймса многозначительный взгляд и, похоже, хотел добавить что-то еще, но тут заметил меня. В его глазах мелькнуло раздражение. И мне показалось, что он каким-то образом меня узнал, но дальнейшие его слова не подтвердили моих опасений.
– Отлично, – сказал Резник, переводя взгляд с меня на Ребекку и обратно. – Я вижу, ты разделяешь мое восхищение вещами редкими и прекрасными.
– Да, это так, – кивнул Джеймс с потрясающим спокойствием. Потом, представив нас Резнику – под фальшивыми именами, – он продолжил: – Я рассказывал этим очаровательным дамам, что у тебя есть несколько… необычных артефактов. И они буквально умирают от желания увидеть твою библиотеку. – Тон, которым Джеймс произнес слово «библиотека», заставлял предположить, что на самом деле он имел в виду спальню. – Надеюсь, ты их не разочаруешь.
Я заметила, как сжались пальцы Резника на бокале. Потом он улыбнулся, посмотрев сначала на Ребекку, а после на меня:
– Я не в силах отказать любопытству даже одной прекрасной женщине, а уж что говорить о двух… Если хотите, я вам покажу мой маленький… музей. – Он окинул зал небрежным взглядом. – Но давайте подождем, пока уедет посол. А потом я вас найду.
Мы провели следующий час в пустой болтовне, изображая веселье. Джеймс держался абсолютно естественно; у него было что сказать и о каждой скульптуре, и о каждом из гостей, и он заботился о том, чтобы мы ни на минуту не оставались без шампанского.
– А это сын Резника, Алекс, – сообщил в какой-то момент Джеймс, кивая на большую мраморную скульптуру, изображавшую молодого человека в позе «Давида» Микеланджело.
– Прекрасно, – сказала Ребекка. – Должно быть, он был очень молод. Как он умер?
Джеймс оглянулся, убеждаясь, что нас никто не слышит.
– Полиция сообщила, что это была автокатастрофа, но Резник им не поверил. Он убежден, что Алекса убили и что катастрофа была лишь прикрытием. Кто знает? Резнику рано или поздно придется прекратить охоту на призраков. И этот прием – хороший знак. По крайней мере, хотя бы на один вечер он отложил в сторону оружие.
Мы осмотрели еще несколько скульптур, а потом Ребекка извинилась и отправилась в дамскую комнату. И как только она исчезла из виду, Джеймс наклонился ко мне и сказал с веселой рассеянностью:
– Боюсь, Бекки огорчена отсутствием нашего телохранителя.
Я остановилась, чтобы повнимательнее рассмотреть три маленьких бюста, которые оказались – снова! – изображениями Алекса Резника в возрасте пяти, десяти и пятнадцати лет.
– Могу вас заверить, она была бы так же рада видеть Ника, как и вы.
– В самом деле? – Джеймс попытался заглянуть мне в глаза. – Но она выглядит немного… печальной.
Я заподозрила, что он старается разобраться в моем собственном отношении к теме разговора, но я была не в настроении ее обсуждать. После двух дней наблюдения за эгоизмом Джеймса мое терпение было на исходе.
– Бекки в последнее время приходится нелегко, и это моя вина.
– Не говорите ерунды. – Джеймс положил руку на мое обнаженное плечо. – Вы ей очень дороги.
Поскольку я никак не отреагировала, Джеймс встал прямо передо мной, загородив собой бюсты:
– Как и мне, Морган. Я не шучу.
Когда Джеймс стоял передо мной вот так, в тюрбане Аладдина, на мгновение мне показалось, что он говорит серьезно и действительно хочет завязать со мной романтические отношения. Но я снова никак не откликнулась, и Джеймс, неуверенно улыбнувшись, сказал:
– Мы ведь оба давно уже играем в эту игру, разве нет?
В его глазах светилась такая надежда, что мне поневоле стало его жаль, и не потому, что я перестала его любить, а потому, что он, похоже, совершенно не осознавал того факта, что и он меня не любит. В своем желании победить Ника Джеймс взял на себя роль защитника, и теперь – по привычке следовать правилам – он чувствовал себя обязанным произносить слова роли, забывая спросить себя, действительно ли эти слова – то, что он чувствует.
– Я всегда знал, что вы не раскрываетесь до конца, – продолжил Джеймс, беря меня за руку. – Что вы можете быть истинной королевой. Я просто не хотел начинать все это, а потом… все испортить. – Я опять промолчала, и Джеймс продолжил, уже почти сердито: – Я вас люблю, Морган. И вы это знаете. И я приехал сюда, чтобы спасти вас.
– Спасти меня? – Я выдернула руку из его пальцев. – А кто вам сказал, что меня нужно спасать?
Джеймс отшатнулся, похоже только теперь заметив, насколько я расстроена.
– Катерина Кент. И зачем бы она стала так говорить, если бы это не было правдой? Что вы ей рассказали?
Я была так ошарашена, что не сразу нашлась что ответить.
– Ничего, – произнесла я наконец. – Я отправила ей сообщение из Алжира, но ни разу не разговаривала с ней с того момента, как уехала из Оксфорда.
