И вдруг впереди за увалом открывается сказка. Огромная долина, километров пятьдесят на тридцать. Желтые прямоугольники полей, зеленые пятна лугов, ниточки дорог, россыпи сел, крапинки стад. Грузовички едут, комбайники ползут. Как понарошке, на макете. Зрение в горах, вдаль да на зелень, обостряется до орлиного, барана на склоне за километр пересчитаешь. Вот все и видно. По краям – горы вверх пейзаж загибают. А внизу эта красота несказанная.
– Уймон! – Грудь переполнена. Хорошо жить!..
И тут меня оглобля съездила по уху. Я почти выпал из седла. В разбитой на черепки голове гудело. Мир был синий и кружился.
Это меня в ухо ужалила оса.
Через минуту ко мне вернулось сознание, и злой оркестр стал распиливать голову. Конь стоял, оборачиваясь на меня.
– Миха, ты чо там? – кричал через расстояние Женька Шишков.
Голова болела до вечера. Ухо распухло как вишневый вареник. Оно зудело две недели и облезало послойно.
В горах все крупное и калорийное. Концентрат солнечной энергии. Шмели летают, как воробьи. Я эту осу вообще не видел! И как точно, сразу в ухо.
Назавтра мы спустились в Уймонскую долину и пошли насквозь. Она вызывала только неприязнь. Грязь и идиотизм сельской жизни. Будто Парень Сверху спустил руку со шприцем и сделал мне прививку от романтизма.
Иметь и не иметь
Что скотогону дают в перегон? Пинка. А на каждый день? Это и есть на каждый день.
Конь, седло, веревка. Спецуха, ватник, плащ, сапоги. На бригаду – таратайка, на троих – кошма, одеяло, брезентовый тент.
Нож скотогон покупает в Бийске. Заранее. Это предмет первой необходимости. Хозяйственный, копеек за семьдесят. На все случаи жизни. К ножу стругают ножны или носят в сапоге ручкой книзу.
Все остальное скотогон крадет. Что попалось полезного, то и крадет.
В горах красть негде. Спустившись с высокогорных лугов, пройдя белки, перевалив Чегед-Аман, вскользь касаешься роскоши человеческого общения. Деревни редки, в стороне, и тем они ценнее.
Крадут топор, ведро, кружку, миску. Не понимают, как жили без них раньше. С камнем и жестянкой из-под консервов.
Крадут чайник, кастрюлю, сковородку, лопату, проволоку. Крадут ложки, стаканы, полотенца и ремни.
Крадут там, где уже есть кому продать барана и с кого взять за него деньги. Деньги предназначены на водку. Или одеколон. Или вино, или самогон, или брагу. Их украсть нельзя. Их народ ценит как зеницу ока и без присмотра не оставляет. Они под охраной морального закона. Вещь крадет человек в нужде. Выпивку крадет гадина.
Поэтому скотогонов не любят. Скотогоны проходят, как заблудившиеся разъезды мамаева нашествия. После них остается выжженная земля. Съеденная до корней трава и голые заборы. Веревки тоже крадут. Веревка всегда пригодится.
Проталкивать барана через узкость – кара ада. Баран – абсолютный консерватор и конформист: смысл его жизни – хранить статус кво и поступать едино с соседом. Стоит, и хоть сдохни! Пошел не туда – конец.
Скотогон может мельком присвоить бритву с подоконника, или кувшин с крыльца, или поварешку с помойки. У скотогона развивается собирательский инстинкт, ревность коллекционера. К Бийску он топорщится от походного добра, как кочевник после набега.
Все это скотогон бросает на последнем пункте, острове посреди Бии. Он забывает о ненужном, как ребенок. В бийскую общагу «Скотоимпорта» скотогон возвращается с пустыми руками. Завпунктом скидывает скотогонские сокровища в помойку, отбирая хорошие вещи продавать на базаре.
Ни у кого из скотогонов не хватает скучной хозяйственности перед отправкой в Монголию съездить на остров и запастись в перегон всем таборным. Самые обстоятельные выменивают у пришедших с перегона монгольскую монетку – чтоб сразу повесить на шею; это у нас принято.
Мелочи жизни
– Дьявол в деталях.
– Бог тоже.
– Да здравствует маленькая разница!
– И фокстрот под названием «У моей девочки есть одна маленькая штучка».
Книги редко передают реальность. Пища, жилье, одежда, отправление потребностей, ежедневные радости и бытовые неудобства, – все то, что и составляет собственно вещество жизни в процессе жизни, – редко удостаивается упоминания. Они не правы, писатели.
Сначала необходимо передать ощущение совершеннейшей обычности всего происходящего. В любых условиях! Тесный защитный тент высотой по пояс, натянутый над кошмой и одеялом на троих – нормальное жилье. Костерок из кизяков – нормальный очаг для света и тепла, приготовления чая и пищи; а уж из дров и говорить не приходится. Когда пошли равнинные леса, мы срубали три березы, и стволы вдвигали один между двумя навстречу, так всю ночь и горело. А щипать сухие травинки и волокна коры, делая огонь с одной спички – это само собой.
Нормально есть раз в день вечером, нормально не пить сутки, если переход неудобный, нормально баня раз в три недели, потом надеваешь постиранное, и трусы-носки-рубашка на тебе сохнут. Нормально проверить, погладить рукой потник перед седланием, а то случайный мусор сотрет спину коню.
Нормален весь круг естественных жизненных забот. Они просто иначе выглядят. Поить коня и оставлять на ночь на хорошей траве. Ночью в дождь убирать седло под тент в изголовье. С утра совать в карман ватника пачку сигарет и пару сухарей. Не читать, не думать, не страдать, не маяться дурью.
Нормально вставать со светом, разбивать лед в ведерке, отогревать онемевшие пальцы подмышкой, потому что узел на мокром чумбуре замерз и не поддается, срывая ногти. Погода в горах меняется сто раз на дню молниеносно, в дождь и холод застегиваешь ватник и плащ, через минуту палит солнце, ты свертываешь их в скатку и торочишь за седлом. Тороки – это сыромятные шнурки-ремешки. Торок закреплен у седла, двумя концами охватываешь предмет и завязываешь на калмыцкий узел. Калмыцкий узел – это род морского, употребляемый скотоводами, сложен, надежен и легко развязывается.
От ожогов горного солнца образуется короста – на носу, верху ушей и на левой руке, которая все время на поводе. Мы мажем ее солидолом для втулок таратайки. Когда спускаемся пониже, короста сходит.
Дождь в горах ледяной, морозит. А перевалишь Чегед-Аман – и вдруг прямо в ущелье Сок-Ярыка ощущаешь, что дождь-то теплый! И это радостное открытие, будто это и не дождь даже, а так, просто погода такая.
Через месяц ты можешь спать под дождиком, подстелив полу плаща на кочке, а другой полой прикрывшись. Или не спать двое суток вовсе, или бегать целый день рысью в гору и обратно, или орать на гурт так, что слышно за километры, или вырезать кусок филе у освежеванного барана, разделить на кубики и есть теплое с солью, молодое мясо очень вкусно, а ждать готовки нет сил.
