Константин Михайлович сидел за своим столом, сгорбившись, и
что-то быстро печатал на машинке. Бумаги вокруг него возвышались огромными
кучами, которые он разбирал один раз в год перед отпуском. Настя заметила, что
на носу следователя красуются новые очки, в которых он выглядел значительно
лучше, чем в своих стареньких, в чиненой-перечиненой простенькой оправе. Но
костюм был по-прежнему мятым, несмотря на все старания жены Нины выпускать
Ольшанского по утрам из дому в приличном виде. В момент пересечения порога
собственной квартиры вид ежедневно бывал отменным, а в тот момент, когда
Константин Михайлович открывал дверь своего служебного кабинета, от этого
отменного вида оставалось лишь смутное воспоминание. Природу такого феномена не
мог объяснить никто, поэтому с ним просто смирились.
– Привет, красавица, – весело мотнул головой
следователь. – Сейчас придет эта мымра, начнем работать над версией
убийства из ревности. Так что готовься, Настасья, сил потребуется много.
Учитывая патологическую нелюбовь Галины Ивановны к невестке, нам придется выслушать
не только правду, но еще и вранье и комментарии к ним. Кстати, пока не забыл,
Нина тебе таблетки какие-то передала, вот, держи.
– Спасибо. – Настя радостно выхватила из его рук
две упаковки с реланиумом и валиумом.
У нее вечно не хватало времени бегать по аптекам, а
поскольку эти лекарства продавались только по рецептам, то нужно было еще
предварительно идти к врачу в поликлинику. Это было уж и вовсе за пределами
Настиных возможностей. Вечная нехватка времени, помноженная на фантастическую
лень и пренебрежение к собственному здоровью, делала задачу приобретения
успокоительных препаратов абсолютно нерешаемой. А лекарства порой бывали очень
нужны. Хоть и нечасто, но позарез. Слава богу, палочка-выручалочка нашлась в
лице Нины Ольшанской, врача-невропатолога. Нина столько лет прожила замужем за
следователем, что Настины проблемы понимала очень хорошо и с готовностью пошла
ей навстречу.
Константин Михайлович снова оторвался от машинки и поглядел
на часы.
– Я вызвал Параскевич на десять тридцать. У тебя есть
пятнадцать минут на то, чтобы выпить кофе в буфете, но, предупреждаю, он там
невероятно поганый.
– Поганый не хочу, – улыбнулась Настя. – Я
лучше здесь посижу. У вас план допроса есть?
– А ты на что? – резонно возразил
следователь. – Вот и составь, пока все равно без дела сидишь.
Она послушно достала блокнот и стала вычерчивать схему
разговора с Галиной Ивановной Параскевич. Понятно, что всякие гадости о горячо
любимой невестке она будет рассказывать с удовольствием, привирая,
преувеличивая и снабжая общую картину пикантными подробностями. И точно так же
понятно, что сын в ее рассказе предстанет ангелом небесным. А ведь версия
убийства из ревности подразумевает как то, что Леонида убил любовник Светланы,
так и то, что его мог убить муж или любовник женщины, с которой модный писатель
изменял собственной жене, или даже сама такая женщина. Нужно развязать Галине
Ивановне язык и вынудить ее рассказывать о сыне так же подробно, как и о
невестке.
В верхней части чистого листа Настя написала: «Как вы
думаете, Галина Ивановна, не могло ли убийство вашего сына быть убийством из
ревности?»
Обведя фразу прямоугольной рамочкой, она начертила от нее
две стрелки вниз. В левой части страницы, там, где заканчивалась стрелка,
появилась фраза: «Что вы, что вы, у Лени никогда никого не было». Снова стрелка
вниз и приписка: «Жать до последнего: почему она в первую очередь подумала о
сыне, а не о невестке? Давал повод? Были основания подозревать? И т.д.».
В правой части страницы, параллельно словам «Что вы, что
вы…», Настя написала: «Ну, от Светланы всего можно было ожидать». Начертив еще
одну стрелку вниз, она поместила краткий комментарий: «Пусть поливает грязью
Светлану, не мешать ей, чем больше гадостей она скажет о ней, тем лучше».
Наконец, от фрагментов, написанных в левой и правой частях
листа, Настя прорисовала жирные стрелки в центр нижней части странички и
написала: «Спросить, откуда Параскевич так хорошо знает женскую психологию, так
здорово разбирается в тонких движениях женской души. Высказать предположение,
что его консультировала Светлана. Поскольку Г. И. только что поливала невестку
грязью, она ни за что не согласится с тем, что С. была соратницей, помощницей и
консультантом. Кто угодно, только не ненавистная невестка. Если у Л. П. были
женщины, вот тут-то они непременно выплывут».
– Посмотрите, Константин Михайлович. – Настя
протянула ему листок со схемой. – Внесите коррективы.
Следователь внимательно прочитал фразы, написанные очень
мелким, но разборчивым почерком, и хмыкнул:
– Ну и стерва ты, Каменская.
– Я попрошу, – картинно надулась Настя. – Как
сказал великий Чуковский, я не тебе плачу, а тете Соне. Я не вам стерва, а
Галине Ивановне. Я понимаю ее горе и от всей души сочувствую ей, но ее сыну,
который погиб, прожив короткую и очень несчастливую жизнь под каблуком у
тиранки-матери, я сочувствую еще больше. Ему, в конце концов, гораздо хуже, чем
ей. Кстати, мы с вами совсем забыли отца Леонида Владимировича. Может быть,
имеет смысл с ним поработать?
– Можно попробовать, – неопределенно пожал плечами
Константин Михайлович, – но вряд ли толк будет. Владимир Никитич
Параскевич под пятой у жены пригрелся и пообвыкся. Он и разговаривать-то
захочет только в ее присутствии. Я пару раз пытался найти с ним общий язык – да
куда там, он всю шею себе провертел, все на жену оглядывался, боялся, как бы
чего невпопад не ляпнуть.
– Да? – задумчиво протянула Настя. – Это
любопытно. Я как-нибудь им займусь.
Галина Ивановна Параскевич явилась к следователю с
опозданием на десять минут. Когда на часах было 10.34, Ольшанский поднялся из-за
стола и пошел к двери.
– Ну все, Галина Ивановна, – злорадно сказал
он, – не хотите приходить вовремя – будете ждать, пока я не вернусь.
Начинай, Настасья, скажи ей, что я поручил тебе ее допросить. И напугай ее
посильнее, скажи, дескать, Константин Михайлович гневаться изволили.
Галина Ивановна Параскевич, казалось, очень обрадовалась,
увидев в кабинете Ольшанского Настю.
– Анастасия Павловна, как хорошо, что вы здесь! –
воскликнула она, по-хозяйски пристраивая шубу на вешалку и усаживаясь за стол,
не дожидаясь приглашения. – Мне так легко всегда с вами разговаривать, не
то что с Константином Михайловичем. Вы знаете, мне иногда кажется, что он меня
недолюбливает.
«Что же тебе про меня-то ничего не кажется, – с
усмешкой подумала Настя. – Я ведь тебя не люблю еще сильнее, чем Костя».
– Ну что вы, Галина Ивановна, – вежливо сказала
она вслух, – за что Константину Михайловичу вас не любить? Но ведь у него
такая сложная и напряженная работа, вполне естественно, что он далеко не всегда
пребывает в радужном расположении духа. Вы должны быть к нему снисходительны.
– Должна вам сказать, Анастасия Павловна, вы меня не
убедили. Я догадываюсь, что у вас работа не менее сложная и напряженная, чем у
Константина Михайловича, однако вы производите намного более приятное
впечатление. Просто несравнимо более приятное. Человек, который в силу своих
должностных обязанностей вынужден постоянно вступать в контакт с незнакомыми
людьми, общаться с ними, должен, нет, просто обязан, быть милым, уметь слушать
собеседника, хотеть понять его…
