– В восемь, – рассмеялся генерал. – Мир
принадлежит тем, кто рано встает. И потом, не надо нарушать традиции.
– Ладно, – тяжело вздохнула Настя, – не будем
нарушать.
* * *
Санаторий располагался в двадцати километрах от Кольцевой
автодороги, добираться туда было удобно, и Сергей Николаевич Березин навещал
Ирину ежедневно, а иногда и по два раза в день.
Они неторопливо прогуливались по заснеженным аллеям, изредка
кивая идущим навстречу людям. Ирина находилась здесь уже три недели и со
многими была знакома.
– В понедельник я тебя заберу домой, – сказал
Березин. – Два дня побудешь дома, а в среду у нас мероприятие. Ты готова?
– Я боюсь, – тихо сказала Ирина. – А вдруг у
меня не получится?
– А ты настройся. Ты – моя жена, все время помни об
этом и не теряй уверенности. Тогда все получится.
– Вдруг я что-нибудь ляпну? Я же ничего в ваших делах
не понимаю.
– А ты и не должна понимать. Политика – это не женское
дело, так всем и говори. Будь милой, приветливой, улыбайся, в дискуссии не
вступай, и все будет в порядке. Ты несколько месяцев лежала в клинике, потом
три недели провела в санатории, вполне естественно, что ты не в курсе последних
событий. И самое главное – не стесняйся говорить, что ты чего-то не помнишь. Ты
же попала в аварию, у тебя было сотрясение мозга, после этого вполне нормально,
что начались проблемы с памятью. Все же люди, все это понимают. Если
почувствуешь, что-то не так, у тебя начнет кружиться голова – разыщи меня в
этой толпе. Не бойся, Ирочка, все будет хорошо.
– Знаешь, многие считают, что жена политика должна быть
его соратницей и разбираться во всех его делах. Если я окажусь круглой дурой,
меня просто не поймут.
– А мы с тобой считаем, что жена должна обеспечивать
мужу крепкий тыл, оказывать ему моральную поддержку во всех начинаниях, быть
хозяйкой и просто любимой женщиной. Потому что ни один мужчина не в состоянии
заниматься своим делом, если у него за спиной не стоит любимая и любящая
женщина, в которой он уверен. Запомнила?
– Запомнила, – слабо улыбнулась Ирина. – А
вдруг меня начнут спрашивать про твою первую жену?
– А ты ничего не знаешь, это вообще не твое дело.
– Но ведь считается, что это я вас развела. Если я
начну напирать на крепкий тыл и любимую жену, разговор может выйти на нее. Как
тогда быть?
– Мило улыбайся и отвечай, что эта тема тебе неприятна.
Что может быть естественней? Ирочка, я еще раз повторяю, если ты сама не будешь
бояться, все пройдет отлично. Пойдем, я провожу тебя до корпуса, ты, наверное,
замерзла.
– Да, немного. – Она зябко повела плечами. –
Эта шуба такая холодная, никак к ней не привыкну. Моя дубленка была теплее.
– Что поделать, привыкай. Жена политика не должна
ходить в дубленке, это неприлично.
– Ты уже говорил, я не забыла.
Они молча дошли до ярко освещенного входа в корпус и вошли в
холл. Березин нежно поцеловал ее в щеку, дождался, пока за Ириной закроются
двери лифта, и вышел на улицу. Несмотря на все успокаивающие слова, которые он
ей говорил, сам Сергей Николаевич нервничал ничуть не меньше. А может быть, и
больше. Две Ирины в его жизни. Две Ирины. Одна оказалась сущим адом,
проклятием. А чем окажется другая? Спасательным кругом или ловушкой, в которую
он сам себя загоняет?
* * *
Тяжело переставляя ноги, Галина Ивановна Параскевич шла
домой из магазина. Сумки с продуктами были неподъемными, и она все пыталась
взять в толк, для чего она столько накупила. По привычке, наверное. Двадцать
семь лет они в семье справляли Новый год торжественно, обязательно с елкой и
подарками под ней, приглашали друзей и родственников. Потом, когда Ленечка подрос,
на Новый год приходили его друзья, потом и девушки. А уж когда женился, то и
Светочкины родители и подружки. В доме Параскевичей этот праздник любили,
готовились к нему загодя и отмечали шумно и весело. А теперь Ленечки нет
больше… Две недели как схоронили. И зачем она тащит домой все эти продукты?
Какой теперь праздник? Горе, одно безысходное, нескончаемое горе.
В декабре темнеет рано, еще только семь часов, а кажется,
будто ночь. Галина Ивановна свернула в проход между домами, там фонари не
горели, но зато путь к дому был короче.
– Мама, – послышался тихий и какой-то неземной
голос.
Галина Ивановна замерла, руки сами собой разжались, и сумки
упали на снег.
– Ленечка, – прошептала она. – Ленечка,
сынок.
– Мама… – Голос, казалось, куда-то удалялся, делался
все тише и тише, но никому другому он принадлежать не мог. Только
Леониду. – Мама, теперь ты довольна? Теперь все, как ты хотела.
– Леня!!! – закричала Галина Ивановна во весь
голос и тут же опомнилась.
Какой Леня? Леня на кладбище, в колумбарии. А вот душа его,
невинно загубленная, до сих пор успокоения не найдет, потому и мерещится ей его
голос. В который раз уже мерещится. Никогда он ей не простит, что Светлану
невзлюбила с первого дня. Хоть и делала вид, что хорошо относится к невестке, а
все равно нет-нет да и проскользнет недовольство. Ленечка чуткий был,
настроение матери понимал с полувздоха. Иногда в порыве говорил ей:
– Ты была бы счастлива, если бы Светка в твоем доме не
появлялась. И почему ты ее так не любишь? Но имей в виду, пока она моя жена,
она будет приходить сюда вместе со мной.
Конечно, он был прав, что и говорить. Галина Ивановна
Светлану не просто не любила – видеть ее не могла. И дело здесь было не в
Светлане как таковой, а в том, что она – жена сына, она теперь его хозяйка, она
видит его чаще и проводит с ним больше времени, чем мать. И сын думает о ней
больше, чем о матери. И скучает без нее сильнее, чем без матери. Что же,
выходит, она его растила, одевала, кормила, учила, лечила, а все для того,
чтобы потом этот сильный, красивый, образованный парень достался уже
готовеньким какой-то там… И все, и мать побоку. Галина Ивановна изо всех сил
старалась найти в невестке явные и тайные недостатки, чтобы оправдать свою
ненависть к ней, и не понимала, что, будь она даже ангелом во плоти, ничего бы
не изменилось. Все равно не любила бы, все равно ненавидела бы и со свету
сживала. Как говорилось в старой шутке, кого бы там себе ни выбрал, она мне уже
не нравится.
Вот теперь, после Ленечкиной смерти, и мерещится Галине
Ивановне его голос. Упрекает ее сын, простить не может. Конечно, теперь
Светлана вроде как уже и не член их семьи, живет отдельно, к ним в дом ходить
не будет. Ну и ладно. Век бы ее не видеть.
Подняв валяющиеся в снегу сумки, Галина Ивановна поплелась
домой.
* * *
Чтобы не замерзнуть, Настя надела на себя три свитера – один
тонкий, типа водолазки, с высоким воротом, другой – потолще, а третий совсем
свободный, толстой вязки и длиной до колен. Обмотав шею пушистым шарфом, она
натянула сверху пуховик и подумала, что теперь, пожалуй, сможет выдержать
ритуальную прогулку с Иваном Алексеевичем.
