– Не вижу здесь повода для шуток. Я еще раз повторяю: я
настаиваю на том, что половина гонораров за Ленечкины произведения,
опубликованные после его смерти, принадлежат мне, его матери.
– Вам? А Владимир Никитич как же? Его вы не считаете
наследником?
– Это подразумевается, – парировала
свекровь. – Владимир Никитич слег после смерти Ленечки, он не перенес
этого удара, поэтому судиться с тобой он не станет, а я оказалась сильнее и
могу бороться за наши с ним права. Ты, конечно, на это не рассчитывала, ты,
вероятно, полагала, что смерть сына настолько выбьет нас из колеи, что мы
позволим тебе все. Не вышло, Светочка, номер не прошел! Владимир Никитич
действительно не хочет думать ни о каких деньгах, но со мной ты так легко не
справишься. Или ты немедленно кладешь на стол тридцать тысяч долларов и
обязуешься в дальнейшем отдавать мне половину гонораров, или мы с тобой
прощаемся и вновь встречаемся только в суде.
– Нет, – невозмутимо ответила Светлана.
– Почему?
– Потому что.
– Как ты разговариваешь со мной?! – взорвалась
Галина Ивановна. – К твоему сведению, я сегодня была в прокуратуре, у
следователя Ольшанского. Я рассказала ему о твоих делишках, и он полностью
согласен со мной в том, что ты причастна к убийству Леонида. Или ты сама его
застрелила, или наняла кого-то, чтобы беспрепятственно распоряжаться его
рукописями, потому что сам он никогда не думал о наживе, о деньгах, о том, как
бы загрести побольше. Ты не могла этого перенести, тебе хотелось богатства,
роскоши, путешествий, а Ленечка бескорыстно помогал своим друзьям и отдавал им
рукописи за крошечные гонорары. Потому что я его так воспитала, я всегда внушала
ему, что помогать другу – это благородно, даже если это происходит в ущерб тебе
самому, а думать о корысти и наживе – это низко и недостойно интеллигентного
человека. Но тебе не нравилось, как я воспитала своего сына, ты всеми силами
хотела переделать его, а когда тебе это не удалось, ты просто избавилась от
него. И следователь полностью с этим согласен.
– Значит, ваш следователь – идиот, – спокойно
сказала Светлана. – Но я не понимаю, что лично вы выиграете, если меня
посадят за убийство Лени? Ну, посадят меня в тюрьму, а дальше что? Вы думаете,
от одного этого факта на вас деньги градом посыплются? И не мечтайте. Тридцати
тысяч долларов я вам не дам и остальных рукописей тоже не дам. Так что вы,
Галина Ивановна, останетесь при своем интересе. И чтобы поставить все точки над
«i» и закончить нашу содержательную беседу, я вам скажу, что есть некоторые
обстоятельства, о которых вы не знаете, но которые сводят на нет все ваши
жалкие попытки отсудить у меня половину гонораров за рукописи. Не пытайтесь со
мной судиться, иначе эти обстоятельства вылезут на свет божий, я буду вынуждена
предать их огласке, и тогда вы окажетесь в смешном положении. Над вами будут
потешаться, на вас будут указывать пальцем. Вы этого хотите? Тогда бегите
скорее в суд, я вам обещаю такое развлечение, которого вы до самой смерти не
забудете.
– Это блеф, – презрительно скривилась Галина
Ивановна. – Ты лжешь, надеясь, что я испугаюсь и отступлюсь. Все эти
фокусы давно известны и многократно описаны в мировой литературе. Если бы ты
была получше образована и побольше читала, вместо того чтобы торговать
Ленечкиным талантом, ты бы это знала не хуже меня. В последний раз предлагаю
тебе добровольно отдать мне половину денег. Кроме того, ты должна будешь
написать письменное обязательство, заверенное у нотариуса, о том, что и в
дальнейшем ты будешь отдавать причитающуюся часть гонораров. Имей в виду, я
поступаю с тобой благородно, хотя, видит бог, ты этого не заслужила. Ведь нас с
Владимиром Никитичем двое, а поскольку мы все являемся равноправными наследниками,
то нам с ним причитается не половина, а две трети Ленечкиного наследства.
– Да пошли вы!
Светлана встала из-за стола и подошла к окну, повернувшись
спиной к свекрови. Вспомнив, что больше можно не притворяться и не
подлаживаться под сложные отношения Леонида с матерью, достала сигареты и
закурила.
– Так! – последовал тут же злобный
комментарий. – Конечно, чего еще можно было ждать от такой, как ты. Не
успел Ленечкин прах остыть, а ты уже схватилась за сигарету. Сегодня ты уже
куришь, завтра начнешь пить, а потом вообще по рукам пойдешь. Я удивляюсь, как
это ты так долго терпишь. Прошло три недели со дня Лениной гибели, а твоя
квартира до сих пор не превратилась в бордель. Полагаю, что это всего лишь
вопрос дней. Немудрено, что тебе нужны большие деньги. Ты будешь на них
покупать себе многочисленных любовников. Ты всегда была бездарностью и
ничтожеством, ты двух слов связать не могла, поэтому тебя рано или поздно
выгоняют из всех газет и журналов, где ты пытаешься пристроиться. Ты только и
умеешь, что выкаблучиваться в постели, в этом вся твоя ценность, и об этом все
твои помыслы.
Светлана повернулась и улыбнулась свекрови нехорошей
улыбкой.
– Ну что ж, Галина Ивановна, вы сами этого хотели, так
слушайте. И не говорите мне потом, что я поступаю жестоко. Я хотела скрыть от
вас правду, потому что для вас она неприятна, более того – убийственно
неприятна. Я пыталась вас пожалеть. Но моему терпению пришел конец, потому что
ваши оскорбления переходят всякие разумные границы.
Она отодвинула табуретку от кухонного стола и уселась у
самого окна, подальше от свекрови. Закурив новую сигарету, Светлана некоторое
время молчала, покачивая ногой и задумчиво разглядывая лицо пожилой женщины.
– Или не говорить? – произнесла она негромко,
словно советуясь сама с собой. – Пожалеть вас? Вы же этого не перенесете.
– Говори! – самоуверенно потребовала Галина
Ивановна. – Посмотрим, что это за неизвестные мне обстоятельства, которыми
ты пытаешься прикрыться. Уверена, что нет никаких обстоятельств, сказать тебе
нечего, вот ты и делаешь вид, что жалеешь меня.
– Ну и черт с вами, – в сердцах бросила
Светлана. – Хотите – пожалуйста. Ваш сын никогда не был великим писателем.
Он был замечательным, умным, добрым, чудесным человеком, и я его любила так,
как только умела любить. Но он был абсолютно бездарен и как журналист, и как
писатель. Это он, а не я, не мог связать двух слов на бумаге. А все романы,
подписанные Леонидом Параскевичем, написала я. Вам понятно? Так что никаких
прав на гонорары вы не имеете и думать об этом забудьте. Мы взяли Ленино имя, а
не мое, потому что в рекламных целях это правильнее. Женщины склонны влюбляться
в кумиров, тем более что у Лени была подходящая внешность и на фотографиях,
которые делались для обложек наших книг, он выглядел просто великолепно. Так что
мужчина – автор любовных романов – сильно повышал уровень продаваемости книг.
Вы довольны? До этой минуты вы были скорбящей матерью, вырастившей и
воспитавшей великого писателя. С этой минуты вы – никто. Ничтожная и жадная
свекровь, пытающаяся отнять у овдовевшей невестки то, что принадлежит только
ей, и никому больше.
– Ты врешь, – прошептала Галина Ивановна
побелевшими губами. – Ты нагло врешь, пользуясь тем, что Ленечки больше
нет и некому опровергнуть твое бессовестное вранье.
